Ганс Носсак - Избранное

Сказка вообще излюбленный Носсаком элемент художественного мышления. «Часть меня, возможно даже половина, тяготеет к сказке» [18] Horst Bienek. Werkstattgespräche mit Schriftslellern. München, 1962,S. 77. ,— говорил он.

По представлениям Носсака, у каждого человека есть две биографии — «внешняя» и «внутренняя», которые лишь изредка пересекаются; он не раз говорил об этом применительно к самому себе («То, что случается с художником, как и со всеми людьми, то есть то, что регистрируется в актах гражданского состояния, в полиции, в литературном словаре, — это не материал для творчества. Но у художника есть духовная биография, которая идет совсем другими путями, и она очень важна. Если, однако, обе биографии случайно пересекутся, это опасно для жизни. Со мной так случилось, когда был разрушен Гамбург» [19] Там же, S. 78. ). Книги Носсака показывают, что это — обычное для него представление о человеческом характере; так преломилось в его творчестве присущее экзистенциализму противопоставление «личного» и «общественного», «экзистенциального» и «реального». Сказка и есть форма выявления скрытой от взоров «внутренней биографии». Она привлекает Г. Э. Носсака обобщенной, символической образностью, возможностью выйти за пределы повседневности. Нравственная подоплека ее — глубочайшая неудовлетворенность окружающей жизнью, тоска — вечная, неизбывная, как кажется Г. Э. Носсаку, — по гармоническим человеческим отношениям.

Есть своя сказочная «таинственность» и в «Деле д’Артеза», правда, сугубо интеллектуального характера.

Главный герой книги — знаменитый актер-мим; его многочисленные пантомимы, часто «экзистенциалистского» толка, глядя на которые зрители не знали, смеяться им или ужасаться, подробно излагаются в романе. Но он и в жизни словно принял на себя некую роль — полное одиночество, отрешенность от окружающего мира, при безукоризненной корректности, всепонимании, выдержке в любой ситуации. Он одет всегда согласно этой роли — как знаменитый дипломат или английский премьер-министр, то есть так, «как люди все еще представляют себе премьер-министра». Появление псевдонима д’Артез объяснено вполне правдоподобно. Еще в детстве Ганс Наземан (настоящее имя д’Артеза) и его школьный приятель Людвиг Лембке взяли себе понравившиеся им имена из романа Бальзака «Утраченные иллюзии». Для Ганса Наземана важно, что тем самым он избавляется от имени ненавистных ему богатых родителей. Но временами читатель все же может предположить, что для автора речь идет действительно как бы о бальзаковском д’Артезе, существующем в наше время. В аннотации к первому изданию спрашивается: «Как поведет себя д’Артез, европейский интеллектуал, сегодня, поело двух мировых войн, после Освенцима и Хиросимы, в немецком „государстве благоденствия“?»

Место и дата рождения д’Артеза во всех документах помечены знаком вопроса. Конечно, как пишет автор, слишком много в наш век существует причин, по которым подлинные документы могли погибнуть, отсюда и неуверенность. Сам же д’Артез утверждал, что это «вопрос второстепенный», и в интервью по поводу своего пятидесятилетия выразился следующим образом: «Дата рождения — случайность, которой вполне можно пренебречь. Несравненно важнее знать, когда ты умер. Но как раз в этой дате большинство из нас ошибается. Вот и я, милостивые государи, не могу сообщить вам на этот счет никаких надежных данных». Шутка? Конечно. Но, может быть, и намек на его бессмертии?

Ироническая мистификация носсаковского героя помогает автору создавать вокруг него ореол вневременной «отстраненности» от обычной, пошлой, ненавистной ему буржуазной жизни в ее современном западно-германском варианте.

Даниэль д’Артез в «Утраченных иллюзиях» Бальзака, как и рано умерший, только мельком названный в этом романе Луи Ламбер, — члены того кружка друзей, которые пригрели Люсьена де Рюбампре в дни его бедствий в Париже. К этому кружку принадлежал и республиканец Мишель Кретьен, один из тех, кто погиб в революцию 1832 года я кого Ф. Энгельс называл «настоящими людьми будущего» [20] К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве. Т. 1. М., «Искусство», 1957, с. 12. . Политические характеристики, однако, не нужны Носсаку, хотя он и говорит применительно к Западной Германии об «эпохе реставрации»; для него бальзаковский Даниэль д’Артез, гениальный поэт, готовый к любым испытаниям ради совершенства своего произведения, — символ проходящей через века «духовной оппозиции». Бальзаковское происхождение д’Артеза служит знаком некоего «братства людей духа», выходящего за пределы сегодняшнего, «сиюминутного».