Ганс Андерсен - Ганс Чурбан[другой перевод]

Стояла старая усадьба. У старика-владельца ее было два сына, да таких умных, что и половины хватило бы. Они собирались посвататься к королевне. Это было возможно — она сама объявила, что выберет себе в мужья человека, который лучше всех сумеет постоять за себя в разговоре.

Оба брата готовились к испытанию целую неделю — больше времени у них не было, да и того было довольно: предварительные знания у них ведь имелись, а это важнее всего. Один знал наизусть весь латинский словарь и местную газету за три года, одинаково хорошо и с начала, и с конца. Другой основательно изучил все цеховые правила и все, что должен знать цеховой старшина. Значит, ему ничего не стоило рассуждать и о государственных делах, думал он. Кроме того, он умел вышивать подтяжки — вот какой был искусник!

— Уж я-то добуду королевскую дочь! — говорили оба.

И вот отец дал каждому по прекрасной лошади. Тому, который знал наизусть словарь и газеты — вороную, а тому, который обладал цеховым умом и вышивал подтяжки — белую. Затем братья смазали себе уголки рта рыбьим жиром, чтобы они быстрее и легче двигались, и собрались в путь. Все слуги высыпали на двор поглядеть, как баричи сядут на лошадей.

Вдруг является третий брат. Всего-то их было трое, да третьего никто и не считал; далеко ему было до своих ученых братьев, и звали его попросту Ганс Чурбан.

— Куда это вы так вырядились? — спросил он.

— Едем ко двору «выговорить» себе королевну! Ты не слыхал разве, о чем барабанили по всей стране?

И ему рассказали, в чем дело.

— Эге! Так и я с вами! — сказал Ганс Чурбан.

Но братья только засмеялись и уехали.

— Отец, дай мне лошадь! — закричал Чурбан. — Мне страсть как охота жениться! Возьмет королевна меня — ладно, а не возьмет — я сам ее возьму!

— Пустомеля! — сказал отец. — Не дам я тебе лошади. Ты и говорить-то не умеешь! Вот братья твои, те — молодцы!

— Коли не даешь лошади, я возьму козла! Он мой собственный и отлично довезет меня! — И Ганс Чурбан уселся на козла верхом, пришпорил его пятками и пустился вдоль по дороге.

Эх ты, ну как понесся!

— Знай наших! — закричал он и запел во все горло.

А братья молча ехали себе потихоньку. Им надо было хорошенько обдумать все красные словечки, которыми они собирались щегольнуть в разговоре с королевной — тут ведь надо было держать ухо востро.

— Го-го! — закричал Ганс Чурбан. — Вот и я! Гляньте-ка, что я нашел на дороге!

И он показал дохлую ворону.

— Дурак! — сказали те. — Куда ты ее тащишь?

— В подарок королевне!

— Ну-ну! — сказали они, расхохотались и уехали вперед.

— Го-го! Вот и я! Гляньте-ка, что я еще нашел! Такие штуки не каждый день валяются на дороге!

Братья опять обернулись посмотреть.

— Дурак! — сказали они. — Ведь это старый деревянный башмак, да еще без верхней половинки! И это тоже подаришь королевне?

— И это ей! — ответил Ганс.

Братья засмеялись и уехали от него вперед.

— Го-го! Вот и я! — опять закричал Ганс Чурбан. — Нет, чем дальше, тем лучше! Го-го!

— Ну-ка, что ты там еще нашел? — спросили братья.

— Ах, просто и сказать нельзя! Вот обрадуется-то королевна!

— Тьфу! — сказали братья. — Да ведь это грязь из канавы!

— И еще какая! — ответил Ганс. — Первейший сорт, в руках не удержишь, так и течет!

И он набил себе грязью полный карман.

А братья пустились от него вскачь и опередили его на целый час. У городских ворот они запаслись, как и все женихи, билетами и стали в ряд. В каждом ряду было по шесть человек, и ставили их так близко друг к другу, что им и шевельнуться было нельзя. И хорошо, что так, не то они распороли бы друг другу спины только зато, что один стоял впереди другого.

Весь народ собрался около дворца. Многие заглядывали в окна — любопытно было посмотреть, как королевна принимает женихов. Женихи входили в зал один за другим, и как кто войдет, так язык у него сейчас и отнимется.

— Не годится! — говорила королевна. — Вон его!

Вошел старший брат, тот, что знал наизусть весь словарь. Но, постояв в рядах, он позабыл решительно все, а тут еще половицы скрипят, потолок зеркальный, так что видишь самого себя кверху ногами. У каждого окна по три писца да еще один старшина, и все записывают каждое слово разговора, чтобы тиснуть сейчас же в газете да продавать на углу по два скиллинга — просто ужас! К тому же печку так натопили, что она раскалилась докрасна.

— Какая жара здесь! — сказал жених.