Юсеф эль-Сибаи - Водонос умер

— Именно это и делаю. Нас называют эфенди — благородными, знатными. А всей знатности в нас только что костюм. Один из нас надевает парадный костюм, который берет на прокат, повязывает красную салфетку поперек живота, берет в руки или медную жаровню, или пустую бутылку и прославляет достоинства покойного до тех пор, пока того не опустят в могилу. Короче говоря, мы — как мальчики в церкви, с той лишь разницей, что они воспевают бессмертных, а мы покойников. Мне думается, что лучше петь за упокой души и тела.

Шуша не разделял веселого настроения своего приятеля. Казалось, он был подавлен охватившей его грустью.

Сейид тоже перестал жевать мясо. На лице мальчишки появился страх. Он начал бояться человека, который постоянно общается с мертвыми. Его даже замутило от всех этих рассказов, тем более, что Шеххата их выкладывал с такой легкостью, как будто речь шла об игре в беле.

Шуша тряхнул головой, тяжело вздохнул, стараясь отогнать от себя мрачные мысли. Шеххата доедал последний кусок. Вскоре все трое поднялись. Гость забрал сверток и пошел в комнату, где провел прошлую ночь, приговаривая:

— Бог осчастливил сегодняшний мой день. Прав был сказавший: «У кого есть фантазия, тому бог посылает два чуда за ночь». А еще более был прав тот, который сказал: «Шеххата, когда проснешься, будет у тебя двое похорон за день». О щедрость аллаха!.. Теперь я смогу сидеть рядом с вами со спокойным сердцем, платить за постой… С вашего разрешения пойду переоденусь.

Оставив Шеххату, Шуша вернулся к себе. Он долго тряс головой, стараясь освободить свой мозг от мрачных раздумий. До того, как он почувствовал привкус смерти, похорон и могил, он был всегда рад приятелю, заботился о нем. А теперь Шуша испытывает почти ужас от общения с этим человеком. Самое неприятное заключается в том, что этот погребальщик намерен поселиться в пустой комнате надолго, хоть раньше и отказывался. И Шуша никак не может запретить ему этого.

Мужчины скоро переоделись и собрались уходить. На пороге Шеххата произнес:

— Сегодня я тебя угощаю. Пойдем, я покажу тебе нашу кофейню. Ее называют «Для благородных».

Водонос энергично покачал головой.

— К чему сегодня-то? Я пойду в нашу кофейню. У меня есть там дело, которое обязательно нужно устроить сегодня.

— Эка сложность! Управишься с делами, и вместе пойдем.

— Не беспокойся зря, приятель. Не сегодня…

— Никак невозможно. Я же тебя приглашаю! Не дело говоришь.

Эти слова были единственным средством, способным сломить упорство Шуши. Он никогда не мог отказать человеку составить компанию. Таких людей он и сам не уважал.

— Ну, если так, пошли!

— Так-то оно правильнее… Ты получишь удовольствие от нашей кофейни и не малое.

Шуша был твердо уверен в совершенно обратном. И какое можно получить удовольствие от разговоров с могильщиками? Но что делать — надо было идти и терпеть весь вечер общество своего приятеля.

По дороге они лишь изредка перекидывались словами. Шуша был настолько мрачен и подавлен, будто сам шел на похороны.

Наконец они пришли в кофейню, располагавшуюся на углу улицы аль-Халиг аль-Масрий. Она приткнулась к полуразвалившемуся дому. Кофейню ничто не отличало от других, ей подобных. Разве что лавка, отделявшаяся от кофейни лишь дверью, ведущей внутрь дома. Над входом в лавку была прибита вывеска: «Паломник Сурур Абуль Фарах. Генеральный подрядчик по организации похорон. Готов обеспечить всем необходимым для похорон — от поминальщиков и гробов до музыки и прочего». Кроме этой лавки, в кофейне не было ничего, что напоминало бы о смерти, или, точнее говоря, такого, что говорило бы о том, что посетители — это те самые «благородные» поминальщики, которые в любой момент могут отправиться на очередные похороны.

Деревянные двери кофейни вели внутрь тесной комнаты, где находились обычные для подобных заведений атрибуты: кофейные чашки, кофейники, кальяны. В дальнем углу комнаты была еще одна дверь, маленькая, запертая на железный засов. Столики и табуретки стояли и внутри комнаты, и снаружи, прямо на тротуаре. Около входа стояла бочка с илом, в которой росли вьюны.

Войдя в кофейню, Шуша нимало подивился. Он представлял ее себе как мрачное место сборища молчаливых суровых людей, где витают души умерших, стоят гробы, на стенах картины с кладбищенскими пейзажами. Здесь должна бы царить тягостная тишина, не нарушаемая криками посетителей и официантов. Но заведение было забито самыми обыкновенными людьми, которые шумели, смеялись. На лицах сидевших посетителей невозможно было заметить и тени грусти или озабоченности. Отовсюду слышался стук игральных костей, отрывки рассказываемых анекдотов, беззлобные ругательства.