Юсеф эль-Сибаи - Водонос умер

Через некоторое время Дукдук присоединился к приятелям, держа в одной руке миску с бобами, а в другой — с репой. Вдруг Сейид перестал есть.

— Эй, ребята, да я чуть не забыл!

— Что забыл? — спросил Дукдук.

— Сегодня же праздник рождения святого!

— Точно… Надо сходить… Я видел рабочих, устраивавших театр за мечетью. И шатры ставили… Я удивился — с чего бы?

— Надо сказать всем остальным, пойдем вместе.

— Сейчас же скажем Зейну и Абдалле. По дороге домой предупредим Харишу и Заки.

Ребята поели и разошлись по классам. Надо было заканчивать учебный день. После корана шли арифметика и арабский язык.

Уроки, наконец, кончились, и школьники гурьбой двинулись к выходу, расходясь по улицам, переулкам и тупикам. Сейид, Али и вся ватага их соседей направились в Кошачий переулок, прыгая и кувыркаясь на ходу. Вспоминая события сегодняшнего дня, Сейид становился мрачным. Чем больше сокращалось расстояние до дома, тем неспокойнее становилось у него на сердце. Его неотступно преследовала мысль — что сделает отец? В то же время Сейид себя успокаивал, стараясь отдалить момент неприятного объяснения с отцом. Ну что отец может сделать? Самое большое, чем он ему грозил, это вернуть в школу, к мулле Куфта. Так он сам вернулся. Впрочем, возвращение в медресе — не такое уж страшное наказание. Правда, теперь ему не видать дворцового сада с финиками, бананами и прочими соблазнами. Но что постоянно в этой жизни, какие удовольствия вечны?

И все-таки, ограничится ли отец только этим наказанием? А может быть, отлупит? Если у отца есть такое намерение, то пусть… От отцовских побоев еще никто не умирал.

Но вот и дом. Договорившись встретиться под тутой вечером, ребятишки разбежались. Али бегом затопал по лестнице. Сейид медлил в нерешительности.

Время перевалило за три часа. Умм Амина сидела в своей привычной позе — печальная, с палкой в руках. Непроизвольными движениями она отгоняла палкой назойливых гусей. Заслышав легкие шаги внука, она встрепенулась, оживилась и спросила:

— Это ты, Сейид?

— Я, не волнуйся. Отец пришел?

— Не бойся, — со смехом сказала бабка. — Я его успокоила сразу же, как только он пришел. Он простил тебя… Добрее, чем у него, сердца не бывает… Но ты…

Да умиротворит тебя аллах… Брось ты свое озорство! Я ему ничего не сказала о разорванной галлябее. Сегодня я стирала ее, а она расползлась в руках… И сорванец же ты! Иди ко мне.

Он подошел, она обняла его, обласкала и заботливо спросила:

— Есть хочешь? Сейчас принесу. А может быть, подождешь, когда отец проснется? Он отказался обедать до твоего прихода… Подождем немного и пообедаем вместе. Сейчас отец должен встать.

— Да я не очень голоден.

— Чего наелся?

— Мы с Али поели всякой снеди, которую ему мать дала.

— А что сделал с пиастром?

— На четыре миллима купил кукурузной похлебки.

— А с остальными деньгами?

— Потерял, когда на руках ходил.

— О аллах! И чего это тебе понадобилось ходить вниз головой? Тебе ж бог мозги дал! Как ты ими распоряжаешься, да исправит тебя аллах!

Бабушка еще долго бы причитала, если бы ее не остановил стук в дверь.

Стучавший оказался Шеххата эфенди. Он стоял перед дверью одетый так же, как и вчера. Не хватало лишь пиджака, но зато под мышкой он держал большой сверток.

Не успел пришедший ответить на традиционной вопрос Умм Амины «кто вы?», как Сейид вырвался из ее объятий и бросился навстречу Шеххате, дружески и искренне его приветствуя. Пожимая ему руку, Сейид приговаривал:

— Добро пожаловать, дядюшка Шеххата, пожалуйста, входи!

Парнишке очень нравился этот добрый занятный дядька.

Но на лице бабушки не было особой доброжелательности. Она была уверена (Шуша вкратце рассказал ей о вчерашнем происшествии), что этот человек — проходимец и что четыре пиастра, которые ему дал ее сын, пропали безвозвратно.

Первое, что сделал Шеххата, это залез в карман своей галлябеи и вытащил оттуда маленькую дудку. Протянув ее Сейиду, он сказал:

— Как тебе нравится этот свисток?

— Кому это?

— Тебе. Я специально принес. Хорош?

— Великолепный!

Повертев в руках дудку, Сейид принялся дуть в нее изо всех сил. Шеххата забрал дудку у парнишки и начал в нее тихонечко дуть, передвигая пальцы по дырочкам. Из дудки полилась нежная печальная мелодия.