Михаил Мамаев - Босфор

Трудно было выбраться из воды после неудачного маневра или неловкого приводнения. Приходилось разворачивать доску перпендикулярно ветру, упираться в нее ногами и вставать за счет силы ветра. В такие минуты волны раскачивали доску, накрывали с головой, вырывали из занемевших рук отяжелевший парус. Но в том-то и был интерес — кто кого. И, чем больше опасности таила в себе волна, чем более жесток и непокорен был ветер, тем круче к небу устремлялся мой виндсерфинг.

Я вытащил виндсерфинг из воды, разложил парус на солнце, закрепив, чтобы не унесло. Пусть сушится.

Инструктор тоже вышел из моря.

— Ну как, мистер? — спросил он.

— Так бы и жил здесь, — ответил, улыбаясь. — Чем не жизнь — море, солнце, виндсерфинги. И все это почти круглый год.

— Оставайтесь! Для вас работа найдется. Не смотрите, что сегодня никого нет. Это потому что ветер. У нас как ветер, так на пляже никого. Разве что один такой, как вы, заедет раз в полгода. Да, мистер, не смейтесь. Мастера ездят на соседний остров. Там другой ветер и другие условия. Здесь катаются чайники — мало ветра. Зато много хорошеньких девушек! Нет, серьезно, оставайтесь. Будете работать со мной инструктором. В сезон мы не плохо зарабатываем.

— Спасибо, дружище. Надо подумать, — сказал я, пожимая руку. — Как зовут?

— Друзья называют Летчиком. И вы можете так звать. Я привык.

— Хорошо, Летчик.

— А вас?

— Друзья называют Бармалеем…

— Приятно познакомиться, Бармалей!

— Ну как? — спросила Наташа, когда растянулся на гальке рядом с ней.

Галька была горячая, а я ледяной, как Гренландия. Нам было, что отдать друг другу.

— Хорошо! Очень хорошо! В такие моменты понимаешь, как это верно — не должно быть мучительно больно за бесцельно прожитые годы! Надеюсь, мне и не будет.

— Что-то новенькое, — весело сказала Наташа. — Никита задумывается о смысле жизни.

— Я всегда задумывался. Только скрывал. Неудачникам лучше не философствовать, а пахать.

Наташа стала серьезной.

— Разве ты был неудачником, Никита? Когда?

— Когда парус вылетал из рук и я без конца сваливался в воду. Когда пытался взлететь, но мачта била по рукам и соленая вода разъедала глаза и сердце. А еще когда не мог поговорить с тобой, Наташа, коснуться ладонью твоей руки.

Я шутливо погладил Наташину руку.

— Похоже, наоборот, это время принесло тебе много хорошего, — сказала Наташа.

— Смотря что под этим понимать.

— Ну, например, как ты теперь катаешься на серфинге. Ты же здорово научился кататься, Никита, правда!

— Подготовился к нашей встрече, — пошутил я.

— Ты верил, что она однажды произойдет?

— Конечно!

— И я знала, что мы снова увидимся, — просто сказала она. — Мы же не договорили.

— Обычно, женщины так и уходят, Наташа. Оставив после себя многоточие. Может, именно поэтому их так потом недостает.

— Странно, мне казалось, что ушел ты… Собрал вещи и смылся. Капитулировал перед трудностями. Или заскучал на одном месте. Ты же у нас перелетная птаха, Никита! Всегда воспевал приключения…

Наташа перевернулась на спину и замурлыкала какую-то песенку.

Хотелось возразить. Сказать, что я ее не бросал. Что запутался и не мог найти выход. Что все эти годы любил только ее одну… Но разве спасут слова, если под ногами уже валяются стреляные гильзы?

— Почему ты не позвонила? — спросил, разглядывая до боли знакомый профиль.

— Когда?

— Ты знаешь. Когда уехала в Улудаг.

— Обиделась.

— На что?

— Ты не поехал со мной. Поступил, словно сам по себе.

— Господи, все из-за этого…?! Я так за тебя волновался…

— На сколько я поняла потом, ты не слишком волновался, Никита. А я как раз хотела, чтобы ты немножечко понервничал. Вот, дуреха!

— Наташа, — сказал я, путешествуя пальцем по песку, — а что бы ты сказала, если бы два человека, когда-то любившие друг друга, я не имею в виду нас с тобой, — Боже упаси! — любые два человека, если бы они вдруг встретились и оказалось, что они все еще испытывают, ну скажем, обоюдную симпатию? Могли бы они снова стать вместе, как по-твоему?

— Вряд ли. Если двое расстаются, значит, есть причины. Более глубокие, чем просто ссора. Ссора — повод. И потом всегда остается что-то, чего нельзя простить. Через что невозможно переступить, как бы ни хотелось.

— Да, ты права. Но я заметил, чем дольше живешь, тем таких вещей становится все меньше. Нет ошибок, которые нельзя исправить. Это лососи, идущие на нерест, не могут в одну и ту же реку войти дважды. Они мечут икру и погибают. А вот аисты каждый год возвращаются к родным местам. И каждый год перестраивают гнезда и выводят аистят. И каждый год дерутся, споря, кто из них первым покажет аистенышам, как нужно работать крыльями, чтобы не сыграть в падающий пернатый булыжник. Потому что у птиц есть эти самые крылья. И небо. А еще они не знают никаких умных пословиц, потому что никогда не тратили драгоценного времени на чтение книг и набирались мудрости, летая и чирикая.