Михаил Мамаев - Босфор

Повернулся к Ламье. Ее пальцы крепко сжали мне плечи, а мои пальцы не отпускали Марусю.

Маруся охала, стонала, целовала Ламью в губы и меня в губы.

И я знал, что все это хорошо, потому что все остальное уже не имеет значения…

В какой-то момент увидел глаза Жана. Короткое замыкание, во время которого он еще думал, что не смотрю, а я уже смотрел.

Горечь, смешанная с удивлением, и сочувствие читались во взгляде. Как будто он страдал, что минуту назад целовался с Очкариком и волновал воду вокруг одной из девиц, когда другая ласкала ему спину, отдаваясь Денизу.

Может, он был ангелом-разведчиком, этот Жан, своего рода небесным Штирлицем, не одолевшим дьявольского соблазна при исполнении служебного долга?

Я не понял.

— Жан был моим первым мужчиной, — Ламья понизила голос почти до шепота.

Мы лежали в одной из спален. Маруся спала, положив руку мне на грудь.

За окном синело кислое январское утро, клубящееся густым туманом.

— Познакомились, когда мне едва исполнилось шестнадцать, — продолжала девушка. — Тогда я еще не поменяла пол. Да и почти ничего не смыслила в этой жизни. За исключением того, что нужно кого-то любить — иначе сердце останется маленьким, недоразвитым.

Я улыбнулся. Как нас только в детстве не обманывали! Если бы размер сердца зависел оттого, как много и честно любит человек, две трети мира имели в груди комочки величиной с грецкий орех.

— Мы общались как друзья, Никита, настоящие друзья. Хотя Жан старше меня на двадцать с лишним лет. Ходили на дискотеки, в бары, на выставки художников. Я рисовала тогда, а Жан кое-что смыслит в этом, он в свое время учился в Лондоне. Однажды Жан подарил цветы. «Почему? — спросила я. — Разве мужчины так поступают с мужчинами?» «Да, — ответил он. — Если они хотят выразить чувства».

— Вы и сейчас дружите? — спросил я, чтобы что-то сказать. Мне вдруг стало скучно. Вспомнил, что цветы и прочие подарки могут служить компенсацией за недостаток сильных чувств.

— Да, мы дружим. Но не более того. И редко бываю в Стамбуле.

— А Дениз?

— С Денизом не дружим. Так, делаем вид. Когда-то он мне очень нравился. Я к нему даже привязалась. А потом поняла, что не единственная. Меня просто использовали для удовольствия. Было очень тяжело.

— Это всегда тяжело, если ты живой человек, а не пепельница, или барабан.

— Каков же выход, Никита?

— Не знаю.

— И я не знаю.

Когда вернулся домой, на улице уже стемнело. Жале не было. Собрал вещи и в последний раз оглядел нашу комнату. Странно, я совсем не испытывал грусти. Как будто выходил за хлебом.

На душе было спокойно. В жизни открылось окно, из которого нужно было выпрыгнуть, чтобы снова отрасли крылья. Вернее, я сам его открыл.

Я стал ждать Наташиных побед, словно собственных, а это тупик. Если мужчина проигрывает несколько раз подряд, он должен остаться один и объявить себе Чрезвычайное Положение. Иначе потом будет не ясно, кому рожать ребенка и кормить материнским молоком.

На кровать положил записку.

Ухожу.

Свободна в любых поступках.

Спасибо.

Не ищи…

…

В таком духе.

Идиот! Можно подумать, после добровольного отказа, Наташа стала бы меня разыскивать!

— Не мучайся, — сказал Тунч. — Конечно, можешь ночевать и здесь, в баре. Но зачем? Есть же Ламья. Отнесись к ней как к другу. Как ко мне, например. Я пригласил бы тебя к себе домой, но у нас нет места.

Я знал, что остановиться у Тунча невозможно. Он жил с родителями и двумя младшими братьями где-то на окраине города в маленьком ветхом доме, собранном чуть ли не из картонок из-под сигарет. Часто он оставался ночевать наверху, в подсобке, где жил Ганнибал. Там лежало несколько матрацев, подушки и одеяла. Туалет был за стеной. Бармены иногда водили туда девчонок.

Появился Дениз и заказал виски.

— Неплохо повеселились? — сказал он, отхлебывая из стакана. — Ты молодец. Кстати, что не заходишь в агентство? Или бар приносит больше?

Я вежливо улыбался. Это было моей работой.

— Обязательно зайду.

— Привет Наталье! Надеюсь, она не болеет…

Дениз допил виски и направился к выходу.

— Чего это он так быстро смылся? — спросил Тунч.

— Не знаю.

— Это он к тебе приезжал, — усмехнулся Тунч и странно посмотрел на меня. Словно засомневался, не произошло ли между мной и Денизом чего-нибудь.

После разговора с Денизом стало тревожно. Это было связано с Наташей. Как будто ей угрожала опасность, и эта опасность исходила от Дениза.