Михаил Мамаев - Босфор

Наташа объяснила.

— Так и быть, можете заплатить мне за несколько месяцев вперед, — великодушно разрешила Жале.

Через пару дней все решилось. В «Мимозе» предложили поработать в праздники по тройному тарифу. Я согласился.

— Значит, поеду без тебя, — сказала Наташа. — Я устала…

На утро за Наташей заехали. Собралась большая компания, на девяти машинах.

— Позвони мне, пожалуйста, — попросил я на прощанье. — Как доберешься, обязательно позвони.

За Наташей захлопнулась дверь. Послышался звук отъезжающего автомобиля. И стало тихо. Я удивился. Показалось, что так тихо еще не было в этой квартире. И в этом городе. И в этом мире. И я вдруг понял, что до последнего не верил в ее отъезд.

Вернулся в спальню и лег, положив руку на соседнюю подушку. Она будто еще хранила тепло Наташиной щеки. Уткнулся в это место лицом и закрыл глаза.

Заснуть не удавалось. Тогда встал и сварил кофе. Но так и не выпил, и кофе остыл.

«Семь часов езды, — прикинул я, — максимум восемь. Она позвонит после пяти. Времени вагон. Чем себя занять?»

Вышел на бульвар Барбаросса. Пронизывающий ветер обжег лицо. За Бещикташем виднелось Мраморное море. Оно было серым и пряталось в дымку.

«Всякое в жизни случается, — думал я. — Люди ссорятся и мирятся, делают глупости и просят прощение. Нужно легче относиться к себе, спокойнее, что ли. Словно это не ты, а другой, за кем наблюдаешь со стороны. И подшучиваешь. Тогда из всей этой чертовой дребедени легко выделишь главное. И сможешь быть сильным, когда нельзя быть слабым. А когда сильным быть необязательно, просто вздохнешь, улыбнешься, мысленно похлопаешь себя по плечу и не станешь разыгрывать Рэмбо. Это нормальная взрослая жизнь. Пора оставить игры в оловянных солдатиков…».

В действительности было сложнее. Оловянные солдатики с пеленок жили внутри большинства из нас, мужчин, родившихся в России. Так глубоко, что и не докопаешься. Разве что при помощи саперной лопаты. До поры они были безопасны. Но лишь только рядом возникало небольшое недоразумение, какая-нибудь ерунда с претензией на катастрофу, как эти маленькие кусочки металла начинали шевелиться, расти и вылезать на поверхность. И ничего нельзя было с этим поделать.

Вот и теперь я чувствовал — оловянный солдат зашевелился внутри…

— Где Наташа? — спросила Жале.

— Уехала в Улудаг.

— Без тебя? Понятно…

— Я не смог по работе.

— А разве я что говорю?

Уж лучше бы она сказала, а не смотрела так.

— Может, выпьем вина, Никита? — предложила Жале. — Угощаю.

«Почему бы и нет? — подумал я. — Быстрее пролетит время».

Жале позвонила в магазин. Принесли бутылку «Якута». Мы включили телевизор, сели у журнального столика.

— Давай выпьем за праздник, Никита, — сказала Жале. — Каждый человек имеет право на праздник, на свой собственный маленький праздник, даже если ему норовят его испортить. Чтобы в наступающем году у нас было больше поводов открыть бутылку вина!

«Вот это да! — подумал я. — Ай, да Жале! Кто бы мог подумать, что она способна на такой тост? Следует чаще выпивать с друзьями, чтобы понять, чего от них ждать».

Жале принялась за сыр. Наблюдал за ней и думал, почему не звонит Наташа. Может, там, в горах, что-то случилось с линией и звонки не проходят? Или в дороге сломалась машина? Или телефон у Наташи в комнате не исправен, а почта закрыта? Или она позвонила, но ошиблась номером? А там оказался такой же, как я, шутник, говорящий по-русски, с похожим голосом? И она поговорила с ним, не заметив подмены… Бред!

— Почему не пьем? — спросила Жале, разделавшись с сыром. — Вино хорошее!

— Давай выпьем за нас с тобой, Жале, — сказал я. — Мы сидим вдвоем и нам хорошо, несмотря на то, что наши любимые сейчас не с нами.

— Ялчин все еще любит меня и хочет, чтобы мы снова были вместе, — оживилась Жале. — Он сам сказал во время нашей последней встречи в клубе…

Когда Жале выпивала, она становилась слишком сентиментальной. Заводила бесконечную историю своей любви, единственной большой любви в жизни. Плакала, смеялась, лезла целоваться…

Как-то я видел Ялчина. Удивительное дело, как и Гюнгер, он был похож на свое имя — большая буква Я! Мне показалось, главная цель стареющего актера и мужчины Ялчина — иметь больше молоденьких женщин вокруг и меньше забот на свою седую голову. Но теперь я охотно верил Жале и желал ей счастья…

Наташа не позвонила ни в пять, ни в семь.

В девять я вышел из дома.

Накрапывал дождь.