Вячеслав Овсянников - Одна ночь (сборник)

Замполит Розин, голый до пят, только на макушке фуражонка, с тремя вениками под мышкой, отворил разбухшую дверь парной. Загинайло таким же голышом последовал за ним. Их обдало жаром, нестерпимым для непривычного человека. Глаза чуть не лопались, пол обжигал подошвы босых ног. Полковник Колунов, голый, но в полковничьей папахе на голове, сурово взирал на них с возвышения, как статуя с пьедестала.

— Товарищ полковник, разрешите обратиться! — воззвал к нему снизу у подножия помоста замполит Розин, приложив руку к козырьку своей фуражечки и приплясывая на обжигающем полу красными пятками.

— Розин, без церемоний, лезь сюда! — рявкнул командир полка. — Что ж ты, дурак пузатый, тапочки не взял? Пляшешь как карась на раскаленной сковороде.

— Ты тоже поднимайся, — приказал он Загинайло.

Полковник был тощ, как кощей бессмертный, лицо изборождено морщинами, не лицо, а пашня. Папаха, высокая, в сизо-седых мерлушках, чуть не касалась закопченного банного потолка, кокарда блестит звездой. Полковник Колунов лег на полок ничком и, не поворачивая головы, изрек замполиту:

— Розин, покажи новенькому, как надо вениками работать, а потом ему передай. Посмотрим его таланты.

Розин, надев кожаные рукавицы, принялся обхаживать двумя вениками костлявую спину командира полка, хлопая с большим рвением, с энтузиазмом, проворно и грациозно, и березовым и дубовым, бегая вдоль полка, хлестал мастерски, как профессионал, банщик высшей квалификации.

— Все понял, соколик? — спросил запыхавшийся замполит, передавая Загинайло рукавицы и веники. — Приступай. Господи благослови!

Теперь Загинайло взялся, как от него требовали, хлестать спину полковника, которая, казалось, совсем не имела кровеносных сосудов, ее серо-землистая кожа, испещренная какими-то темными пятнами, даже не порозовела от такой лавины ударов. «Все равно что скелет парить», — подумал Загинайло, безжалостно обрабатывая полковничьи кости.

— Сильней! Жарь вовсю! — сердито закричал, приподняв голову в папахе, Колунов. — Что ты меня как бабу гладишь. Колоти, не бойся, изо всех сил, какие у тебя есть. Представь, что ты палкой пыль из ковра выколачиваешь! Брось эти, бери еловый, шпарь, не жалей! Розин, ты где? — крикнул он замполиту. — Тициан, Микеланджело, титан кисти! Поддай жарку! Пару шаечек! Живо! Замерзаю!

Загинайло без передышки, около часу исполнял обязанности банщика-парилыцика, работая, как говорится, не покладая рук. От ударов колючего елового веника спина полковника наконец закраснелась полосами и узорами. Полковник был доволен, он перевернулся животом. Грудь густо заросла седой шерстью.

— Что сопишь? Устал, что ли? Давай, давай, орел! В решеточку! Березовым да дубовым, вдоль да поперек!

Полковник Колунов упарился. Он приказал Загинайло побрызгать на него холодной водой. Полковник был в разнеженном, размягченном состоянии духа, морщины его разгладились, он был вполне доволен своим новым офицером.

— Так ты у меня, значит, в первом батальоне? У Бурцева? — спросил он, вставая. — Четвертый взвод возглавил? Это у меня лучший взвод во всем полку! Тебе, Загинайло, великая честь. Смотри, не ударь лицом в грязь, смотри, смотри. Начал ты службу неплохо. Да, очень даже и неплохо начал ты свою службу у меня в полку. Так держать. А ты что ж, с умыслом пришел к нам на работу, целенаправленно? По стопам брата? На его место? Твой брат Петр Загинайло, погибший при загадочных обстоятельствах, доставил мне немало хлопот и неприятностей. Немало, немало, — повторил ехидным тоном полковник Колунов. — Позволял себе со мной спорить, пререкаться. Лез на рожон, надо и не надо. Храбрец! Молодец среди овец! Я, знаешь, не люблю неоправданный риск. Вот и пустили храбреца с проломленным черепом на дно Малой Невки, привязав чугунную болванку на грудь. Нашел приключение на свою задницу. Ты уж извини, что я так говорю о твоем брате, оскорбляю, так сказать, твои родственные чувства, — полковник Колунов язвительно улыбался тонкими, бескровными губами своего широкого рта. Тело пятнистое, как у тритона. Полковник Колунов, казалось, получал удовольствие оттого, что специально старался вызвать к себе антипатию, даже отвращение. Ему, очевидно, доставляло неизъяснимое наслаждение то, что его подчиненные, покорные его власти люди, молча выслушивают все, что он им ни скажет, и пикнуть при этом не посмеют, скованные его гипнотическим змеиным взглядом.

Все трое спустились по ступеням с помоста и вышли из парной в прохладный предбанник. Там замполит Розин накинул на плечи полковнику чистую белую простыню, в которую тот завернулся, как римский сенатор в тогу. Папаха так и оставалась на его голове.