Китти Бернетти - Тысяча и одна ночь (сборник)

Рука Себастьяна Дарка обвила плечи конкурента и сдавила их в сокрушительном захвате. «Значит, мы договорились», — улыбнулся он улыбкой гепарда, склоняющегося над газелью, чтобы окончательно добить ее. Над верхней губой менее крупного мужчины блеснула капелька пота — в воздухе разлился аромат поражения. Себ с неудовольствием посмотрел на своего соперника.

Они боролись.

Себ победил. Он всегда побеждал.

Меньшие по размеру компании сильно рисковали, проникая на территорию его бизнеса. Они были рыбешками, заплывшими в опасные воды, где он, крупная акула, догонял и заглатывал их. Некогда это поглощение возбуждало Себа настолько, что его член набухал под элегантными брюками, приобретенными на Сэвил-Роу [1] Savile row — легендарная улица в центре Лондона, известная тем, что ее наполняют ателье, производящие высококачественную одежду ручной работы. . Теперь он нажил состояние, которое ему не удалось бы потратить и за сто жизней, и, глядя мимо побежденного противника на Лондон через огромное — от пола до потолка — окно своего шикарного зала заседаний, ему пришлось признаться самому себе, что он скучает .

«Спасибо, что согласились потратить свое время, господин…» — что, черт возьми, с ним произошло? Он только что купил дохлую компанию этого человека, снизив цену на пять миллионов, и не мог даже вспомнить его имя.

«Ванхоффер», — прошипел ему стоявший рядом помощник Себа, Ричард Уотерс.

«Господин Ванхоффер, мне было приятно вести с вами дела. Позвольте, я провожу вас».

Невысокий мужчина замер, как парализованный, в дверях обшитого деревянными панелями зала заседаний. Себ возвышался над ним, как башня. Положив руку ему на спину, чтобы проводить его, он отметил, что этот человек дрожит. Что это — гнев, сожаление о потере компании, которую он строил всю свою жизнь и потерял в течение часа? Себа это не беспокоило — это был его бизнес. Протокол требовал, чтобы он был великодушен по отношению к противнику, которого только что уничтожил. Дарк проводил господина Ванхоффера по кремовой ковровой дорожке к лифту, расположенному на 21-м этаже. Когда двери лифта закрылись, он с трудом подавил зевок.

Затем его взгляду предстало видение, настолько поразительно прекрасное, такое мучительно привлекательное, что он, как и другие мужчины, до этого сосредоточенно спешившие по своим делам, споткнулся, замер на месте и смотрел, не пытаясь отвести глаз. Это снова случилось — единственное, что впервые за много месяцев смогло возбудить интерес Себастьяна Дарка, вспышка, осветившая городской офисный центр, как сигнальная ракета в «ночь Гая Фокса» [2] Ночь Гая Фокса — традиционное для Великобритании ежегодное празднование в ночь на 5 ноября. В эту ночь отмечается раскрытие Порохового заговора. Люди устраивают фейерверки и зажигают костры, на которых сжигают чучело Гая Фокса — главы заговора. . На ней были открытые черные лодочки на шпильках, которые лишь отчасти можно было считать частью делового костюма. Это были туфли с жеманными бантиками, которые вызывали желание ухватить их за острые каблучки и стянуть с ног, а затем провести пальцами по ячеистым чулкам, покрывающим ее такую белую кожу, погладить пальцы ног, ногти которых были накрашены вызывающе красным лаком.

Он задумался, осознает ли она, что, двигаясь, ставит одну ногу точно перед другой, немного покачиваясь при ходьбе, подобно Мэрилин Монро, — дразнящая походка, порождающая неотвязный образ движения вверх-вниз, как при хорошем сексе. «Да, — признал он. — Она отлично осознает это. И использует. Это дает ей власть и позволяет управлять мужчинами».

Ричард нарушил тишину. «Черт возьми! Эта девушка — просто ходячий секс. Жду не дождусь, когда эта идеальная задница прошествует мимо меня. Я бы все отдал за одну ночь с ней… Ее называют Снежной королевой, великолепной, но недостижимой». Внезапно он опомнился и бросил робкий взгляд на застывшего, как гранитный монумент, Себа. Ричард попытался перестать таращиться на девушку, но ее магнетизм неудержимо притягивал обоих мужчин. Узкая черная юбка-карандаш плотно обтягивала круглые ягодицы. За тканью строгой белой блузки пряталась грудь, соблазнительно приподнятая прижатыми к ней папками. Ее пышные округлости натягивали ткань возле верхней пуговицы, как будто норовя вырваться на свободу. И, наконец, губы, просто созданные для поцелуев… Красная помада сверкала на них, как надкушенная вишня.