Вячеслав Овсянников - Одна ночь (сборник)

— Дайте ему что-нибудь на зуб! — приказал он. — Кровяной колбаски, поросенка с хреном. Не свалишься через пять минут под стол, — дам капитана. Свалишься — Фря тебя спать уложит в постельку, она у меня добросердечная, любит с детьми нянчиться, споет тебе баю-баю.

Загинайло не свалился под стол ни через пять минут, ни через полчаса. Хмель его не брал, голова ясная, только ноги свинцом налились, и язык говорил не совсем связно. Загинайло и всегда тяжело выговаривал слова, не любил он говорить, а тут пришлось отвечать на вопросы. Фря, дочь Колунова, девушка восемнадцати лет, сидела от Загинайло по правую руку. Очень он ей понравился, и она завела с ним приятные речи.

— А ты, Загинайло, кремень! — похвалила она развязным тоном, круто повернувшись к нему, опираясь локтем о стол и похабно-цинически разглядывая его. — Фигура у тебя, как у молотобойца. Ты что, из кузнецов?

— Ага. Угадала, — ответил ей, выдавливая слова, упорным языком Загинайло. — У меня прадеды — кузнецы. Дед был кузнец, известный по всему Закарпатью. Знаменитый был кузнец. Отец тоже кузнец был.

В это время Колунов, прервав его, зычно подал команду:

— Старший лейтенант Загинайло! Встать!

Загинайло, исполняя приказ, встал из-за стола.

— А теперь пройдись шага три! — приказал Колунов.

Загинайло сделал три шага, ноги пудовые, как будто к ним по гире привязали.

— Ну, вижу, вижу. Будешь у меня на лучшем счету, — услышал он насмешливый голос комполка Колунова, в словах которого звучала нескрываемая оскорбительная нотка. — Ты покрепче своего брата на ногах держишься. Тот на третьем шагу пошатнулся и грохнулся бы, если б под ручки не поддержали. К стеночке прислонили. А ты стоишь, как Александрийский столп. Тебя надо беречь. Посмотрим еще, какой ты у нас стрелок, и я тебя отпущу. По коням! — громко скомандовал Колунов. — Фря! Вставай! С нами поедешь, будешь этому орлу поводырем, крепче держи его под ручку, ты же любишь опекать молодых офицеров. Хотя немолодых ты тоже не пропускаешь, — добавил он с саркастической ухмылкой.

Все офицеры вышли на двор, к машинам. Большая часть поместилась в автобус. Полковник Колунов, замполит Розин, Фря и Загинайло сели в полковничью машину.

— На Львовскую! В тир! — приказал Колунов водителю.

— На Львовскую улицу! В тир! — скомандовал вслед за ним замполит Розин, как бы эхом повторяя приказ полковника.

Машина помчалась, ревя сиреной и крутя мигалкой. Загинайло не мог бы сказать, долго ли они ехали и в какую сторону. Он забылся. Очнулся от толчка в плечо.

— Эй, ты, кузнец своего счастья! Просыпайся! — грубо, не церемонясь, говорила ему Фря. — Тир. Сам выползешь или помочь?

Загинайло отстранил руку помощи и сам вылез из кабины.

Тир — длинный, двухэтажный кирпичный сарай. Офицеры полка во главе с полковником Колуновым, шатаясь на нетвердых ногах, во хмелю, пошли от машин, сгрудились у входа. Вахтер тут же распахнул дверь, и все прошли через турникет внутрь здания. В подвале тира ждал заблаговременно приготовивший все нужное полковой инструктор по стрельбе старший лейтенант Батенька, конопатый, вихрастый, в наушниках. Офицеры выстроились на огневом рубеже зыбкой шеренгой. Полковник первый справа, с ним замполит Розин и Загинайло. Тут же в шеренге офицеров, локоть в локоть с Загинайло, стояла и Фря, препоясанная широким ремнем с кобурой на бедре, в которой помещался ее личный пистолет, подаренный ей отцом для самообороны, чтобы она могла себя защитить, если на нее где-нибудь на темной ночной улице нападут бандиты. Инструктор Батенька, в своих наушниках похожий на тощую стрекозу, шел вдоль этой не совсем стройной, качающейся, как камыш, шеренги и раздавал горстью из котелка, наполненного медными желудями, каждому по шестнадцать патронов. Протянул и Загинайло полную пригоршню на своей широкой, корявой, как грабли, пятерне, дружески подмигнув ему. Батенька, раздав патроны, отошел на шаг в сторону от шеренги за свой наблюдательный пункт, где у него на столике была установлена подзорная труба и лежал бинокль. Батенька хмурился, он не скрывал своего недовольства, не боясь вызвать гнев командира полка, и это можно было назвать отвагой. Все знали Колунова: как он любит оскорблять и унижать людей, бить по самым болезненным струнам, да не просто так, а всегда с каким-то подвохом и вывертом, садистски, втоптать в грязь, при свидетелях, не щадя самолюбия. И что примечательно, какой бы ты ни был молчун и скрытник, найдет твою тайную жилку — и всё, ты в его власти, пропал. За эту жилку он будет тебя постоянно дергать, терзать и мучить, и уж не отстанет. Так что, хоть плачь, а патроны давай и молчи в тряпочку. Не твое собачье дело, что за одну такую ночную, внеплановую стрельбу офицеры израсходуют месячный запас патронов. Теперь личному составу полка, бойцам всех трех батальонов, на учебных стрельбах, положенных по графику раз в неделю, будут выдавать вместо десяти по одному патрону на человека. А потом удивляются, что снайперов в полку маловато. Батенька, омраченный этими мыслями, повернулся лицом к шеренге и скомандовал: