Вячеслав Овсянников - Одна ночь (сборник)

— А город ты знаешь? — спросил он Загинайло. — Имей в виду, я не держу у себя в полку того, кто не знает о моем любимом городе всё, каждую улицу и каждый переулок. И как что называется, и почему, кем и когда было названо. Площади, мосты, каналы, дворцы, набережные. Все должен знать, когда построено, кем. Как азбуку. Всю историю города. Мне не нужны у меня в полку болваны бескультурные и необразованные. Тем более офицеры. Вот скажи, например, — полковник Колунов, выдержав паузу, спросил: — Сколько львов на Свердловской набережной? Ну-ка?

Загинайло сконфуженно молчал. Пожал плечами. Он не знал, сколько львов на Свердловской набережной. Он не слышал, что шептал ему сзади, свистя, как воздух из прорванного шланга, замполит Розин.

— Не знаешь! — со злорадством тигра, настигшего добычу, воскликнул полковник Колунов. — Восемнадцать львов! Заруби себе на носу! На Свердловской набережной восемнадцать львов! А в городе сколько всего львов, знаешь? Откуда тебе знать, все вы вот такие неучи. Розин, что ты там шелестишь, ты же сам ни в зуб ногой, а еще замполит. Я давно хочу выгнать тебя в шею, ты у меня на волоске висишь! Только из-за твоей мазни тебя и терплю. Не напишешь портрет Дзержинского к сроку, выгоню к чертовой матери! А сделаешь Дзержинского к великому празднику — я тебе сразу майора дам и отдельную мастерскую. Да, вот тебе еще заказ: как Дзержинского закончишь, будешь рисовать портреты лучших милиционеров нашего полка. Так сказать, галерею героев, как в Эрмитаже. Повесим по стенам у нас в зале собраний на Лиговском проспекте. А ты, — обратился он опять к Загинайло, — как у тебя с русской литературой? Что ты читаешь? Какие твои любимые книги? Меню в ресторане? Сберкнижка? Знаешь поговорку: скажи мне, что ты читаешь, и я скажу, кто ты? Ну, Толстого, Чехова тебе в школе по программе вдалбливали. А вот — «Бесы» Достоевского читал? А Крестовского, «Петербургские трущобы»? И не слыхал о таком писателе? Кем мне приходится командовать! Пещерные люди, папуасы, питекантропы! — полковник Колунов, возмущенный, туго завернутый в свою римскую тогу, погрозил Загинайло костлявым пальцем. — Паришь ты, Загинайло, хорошо. Ничего не скажу. Но не знать великую русскую литературу, нашу классику, нашу национальную гордость — это срам и позор! Чтоб Крестовского, «Петербургские трущобы», прочитал оба тома, от корки до корки. Даю неделю. По ночам читай, как Горький в детстве. Через неделю вызову, будешь сдавать мне экзамен: перескажешь содержание и какие умозаключения в твоей умной голове возникли. Вон у тебя какая голова большая, лысая уже от мыслей, в двадцать шесть лет, башковитый, как видно, семь палат. Спиноза! — закончил злоязычной насмешкой свою ядовитую речь комполка Колунов.

Ефросинья Николаевна, дочь полковника Колунова, Фря, как он ее называл, готовила в отдельном помещении стол с вином и яствами. Так сказать, следующий номер программы, вторая ступень испытания новопоступившего офицера. Этот обычай был введен и соблюдался с тех пор, как Колунов стал командовать полком: новенький, принятый в тесно сплоченную офицерскую полковую семью, должен был пройти три испытания: баня, пир, стрельба в тире из автомата и пистолета. Загинайло посадили за стол, за которым собрались все свободные от службы офицеры полка, и ему налили богатырский стакан, или, как его называли — чарка папы. Это был не простой стакан, особенный, второго такого во всем мире не сыщешь. Его изготовили на заводе по специальному заказу Колунова. Лучший мастер-стеклодув выдувал этот перл. Это был стакан-башня, из толстого стекла, граненый, прозрачный, как горный хрусталь, и вмещал в себя ровно литр водки. Испытуемый должен был выпить его, не отрываясь, зараз, за один дух. Колунов сидел во главе стола, ждали его сигнала.

— Ну, что Загинайло, готов на амбразуру? — спросил полковник Колунов.

Тот кивнул.

— Тогда поехали! — махнул рукой Колунов. Все офицеры подняли свои обыкновенные столовые стаканы. Поднял своего великана и Загинайло, держа обеими руками как драгоценный сосуд. Поднес к губам.

Он одолел этот богатырский стакан героически. До донышка. До капли. Стоя. Так полагалось. Поставил пустой стакан на стол. Все офицеры эти три минуты ждали в гробовом молчании, устремив на него свои упорные взгляды: не пошатнется ли он? Нет, он не пошатнулся, стоял мертво, как вкопанный в землю, железный столб. Весь стол разразился громовым ура. «Мировой парень!» — кричали офицеры. «Чарку папы одолел, не моргнув! Стоит, не шелохнется, глаза ясные. Водку дует, как Змей Горыныч! Ай да Загинайло! Наш! Свой в доску! В дубинку! Вот это по-русски!» Колунов улыбался своими ядовитыми серыми губами.