Вячеслав Овсянников - Одна ночь (сборник)

— Полюшко-поле! — запел вдруг довольно красивым певучим тенором дежурный. — Твой брат Петро тоже оружие любил, можно сказать, обожал, — сказал он, прекратив петь. — Тоже, и перед дежурством и после дежурства, всегда производил полную разборку и сборку. И все чистил, все смазывал, лелеял каждую детальку, всякий там зубчик и загогулинку. Все уж давно из батальона свалят, кто куда, а он все со своей любушкой железной милуется, как с любимой женой. Все гладит, все ласкает, налюбоваться не может. Целует, и в правую щечку, и в левую, и в ротик, все никак не расстаться…

— Волына! Соловей мой, соловей! Ты опять, пташка, разливаешься, сказки рассказываешь! — закричал дежурному вошедший в помещение Стребов. — Козловский хренов! У тебя пол-оружейки растащили, пока ты тут лясы точишь. Сейчас старшину Яицкого позову, он тебе споет арию Шаляпина в роли Бориса Годунова, так что в моргалах у тебя мальчики кровавые запляшут! От Бурцева ты уже получил чайником по кумполу, птичка певчая, канарейка!

Тут вступил в разговор другой голос, мрачный и нелюдимый. Это вслед за Стребовым вошел водитель Чумко. Бритоголовый.

— Стребов! Зачем обижаешь нашего Волынчика! — хмуро упрекнул он. — Какая ж он канарейка! Он у нас Жар-птица! Смотри, какой от него жар! Вся рожа горит! Так и пышет!

Дежурному Волыне насмешки не пришлись по душе. Он оскорбился, совсем стал как рак вареный.

— Грубые шутки! — оборвал он. — Ничего, вы у меня наплачетесь после смены, когда придете оружие сдавать. Будете чистить до потери сознания. Пока до дыр не сотрете, выродки! — Волына с ожесточением захлопнул окошко оружейки, загородившись от них бронированным щитом.

Загинайло так и не проронил ни слова, пока происходила перед ним эта сцена. Он был готов на выход и кивнул Стребову, чтоб двигаться отсюда. Стребов сегодня должен был его сопровождать, показать посты, ознакомить со службой. Они вместе вышли из батальона на улицу.

Загинайло и Стребов шли по Г-й улице. Под арку, площадь. Нет, им не в ту сторону, не к Неве. Стребов как-нибудь в другой раз сведет своего командира туда, панораму показать. Грандиозно! Любимый город! И мосты покажет, мосты тоже их батальон охраняет. Это потом, не убегут, а пока — свернем на бульвар. Стребов в роли вожатого незаменим, он всё знает, все ходы-выходы, каждую подворотню, каждый камень. По нюху. Как кошка. Правильно, что Загинайло выбрал в провожатые именно его, а не этих жуликов, Черняка или Бабуру. Стребов ознакомит своего командира со всеми постами, которые обязан охранять их взвод как зеницу ока. Посты разбросаны по всему городу, как колода игральных карт, брошенная, заброшенная аж на окраины, аж к черту на куличики, в Озерки, в Шуваловский парк. Объекты государственной важности: мосты, сады, кладбища, водокачка, мэрия, музеи, архивы, главпочтамт, ювелирторг, Гостиный двор, Публичная библиотека… Юг, запад, север, восток. Пока объедут, проверят службу — и день пройдет. Один круг только и успеют намотать. А надо три круга за смену! Дежурство суточное. Днем — общественным транспортом, ночью — пешедралом. Сто подметок сотрешь за год. Машину таким мошкам не дают. Нет машин, не рожают. Стребов на службу не жалуется, пусть командир не думает, это он так, надо ж что-то молоть по дороге, чтоб время летело. Опять же — гулять на воздухе и для здоровья лучше, чем в душной кабине сиденье задницей протирать, геморрой зарабатывать. Ноги на такой службе делаются железные, как у бегуна-скорохода. Вот, Загинайло может сам пощупать, если не верит, какие у Стребова железные ноги. Он даже особую манеру ходьбы выработал, оптимально-выносливую, годную только для него, для его оригинального организма. Другие пробовали так ходить, ни хрена у них не получилось. А он, как страус по африканской пустыне, мчится быстрей экспресса. «Красную стрелу» обгонит запросто, благо ноги длинные! За ночь два круга накручивает, и хоть бы хны. Трепотня этого пустомели раздражала, но Загинайло не прерывал.

Ноябрьский день, холодный и хмурый. Вот-вот посыплет снег. Стребов не любил толкаться и тискаться в общественном транспорте, у него имелся жезл-зебра, которым он и пользовался как власть имеющий. Держа в руке этот атрибут инспектора ГАИ, он зорко высматривал с края тротуара нужную жертву и властным взмахом, грациозно крутанув жезл в руке, приказывал водителю остановиться. Вот и теперь он сделал так же. В трех шагах от них послушно затормозил синенький жигуленок. Стребов приблизился к жертве неторопливой походочкой, похлопывая жезлом о голенище сапога. Подойдя вплотную, небрежно козырнул испуганному водителю, который высунулся из окошка, и, оставив свою «зебру» болтаться на петельке на запястье, представился: