Поль Виллемс - Дворец пустоты [повесть и рассказы]

Шалаш Императора стоял в двух часах ходьбы от Аквелона. Вокруг теснились искусно сплетенные из голубого ковыля шалаши его подданных. Аквелоняне только и взяли с собой что одеяла да воздушных змеев, которых привязали, как причудливые паруса, к конькам своих крыш. Из снобизма они построили себе шалаши, почти такие же крохотные, как шалаш Императора.

В погожие дни все пешком отправлялись в город, а поскольку погода плохой не бывает — пасмурно ли, ветер ли, дождь или снег, — это случалось каждый день. На Аквелон теперь смотрели с изумлением и восхищением. Световые экраны давно порвались и попадали, и солнце наполняло пространство бликами и тенями. От этого неистового мельтешения весь город словно вибрировал. Яркий свет подчеркивал обветшавшие крыши, оторвавшиеся водосточные трубы и ставни, но первые признаки распада только усиливали красоту. На карнизах зазеленели маленькие деревца, в гостиных начала пробиваться молодая травка. Однажды обвалился какой-то фасад, и взглядам предстало брошенное жилище. В нем открылись самые интимные, а значит, самые хрупкие и прекрасные тайны. Прошло еще несколько недель, и обои полиняли под ливнями, а вещи, казалось, потеряли память. Подсвечник, стоявший на ночном столике, вообразил себя туфелькой, а носовой платок решил, что он стрекоза. Город приходил в упадок — медленно и плавно, словно затихающее эхо. Каждая перемена — никто не называл их разрушениями — воспринималась с почти физическим наслаждением. Когда обвалился первый дом, это вызвало восторг, потому что его очертания отпечатались на стенах соседних домов.

Ночью пустынный, потухший город растворялся в сумеречном небе и превращался в собственный призрак. Человек чувствовал себя в нем отражением канувшей в небытие реальности. Ночные стражи пели теперь о том, что исчезало. Иногда они объявляли поразительные новости, бередившие потом воображение несколько дней подряд:

Минуло семь лет.

Как-то сухой и светлой октябрьской ночью Герк вернулся в Аквелон. Он был поражен. Город выглядел пустым, но в нем чувствовалось чье-то незримое присутствие, словно неведомая заботливая рука направляла процесс распада. Уцелевшие портики, аркады, фасады, мосты только подчеркивали контуры исчезнувших зданий. Кому незнакома радость мысленно восстанавливать своды рухнувшей церкви, опираясь только на остов колонны или фрагмент арочного свода?

Герк шагал по городу изумленный, восхищенный, потрясенный. Улицы были пустынны. Двери домов распахивались и захлопывались сами собой, впуская и выпуская солнечный свет. Больше всего изменились запахи. Из окон портовых ресторанчиков не тянуло больше жареной рыбой, и не видно было торговок морскими улитками с тележками, пропахшими перцем и сельдереем. Повсюду царил только один запах — спящей воды и травы, пробивавшейся на улицах сквозь деревянные плиты. Совершенно случайно — или, может, его влекли воспоминания — Герк оказался возле ресторанчика, что недалеко от Пляжа Медуз. Он вошел. Под навесом стояли плетеные стулья, некоторые из них лежали, опрокинутые ветром. Герк нашел столик, за которым сидел тогда с Альтеной. Сел и стал вспоминать. Он закрыл глаза. Подул ветер, и, как тогда, сухие листья зашуршали по террасе.

Герк сидел неподвижно, стараясь ни о чем не думать, не давая подступить слезам.

Внезапно он вспомнил, зачем вернулся. Прошло ровно семь лет с тех пор, как он покинул Аквелон. Его ждут в императорском дворце.

Герк шагнул вперед меж высоких буковых колонн, которые стерегли вход в тронный зал. Пол покрылся влажным мхом и кое-где провалился. Потемневшим золотом тускло поблескивали кресла, в них свили гнезда дикие утки. Мебель покосилась, некоторые предметы опирались друг на друга. В зале хозяйничал ветер. Император не узнал Герка в крепком мужчине с тяжелыми мускулистыми руками и коротко стриженными, по римской моде, волосами. Герк стал другим. Только взгляд остался прежним — в нем Император нашел ту чарующую слабину, которая отличала мужчин Аквелона: простодушие.

— Добро пожаловать, Герк, — сказал правитель. — Я вижу, ты удивлен, что мой дворец весь порос мхом. Я ведь теперь живу в шалаше на дюнах. Но я прихожу сюда каждый день, и ко мне с визитом непременно являются утки, цапли, кулики и дикие гуси, сопровождаемые порывами ветра. Между диванами расцвели прекрасные ирисы. Вон, видишь? А там, где прогнил паркет, ко мне заходит в гости само Глубокое Озеро. Это же прелесть что такое! Голубые карпы меня уже знают и подплывают совсем близко. Я люблю смотреть, как они поднимаются на поверхность. Люблю слушать, как пускают пузыри — так они меня приветствуют. А теперь помолчим и дадим воцариться в нас тишине. Она подготовит меня к тому, что ты, после ста лет отсутствия, собираешься поведать.