Поль Виллемс: Дворец пустоты [повесть и рассказы]

Солнце слепило глаза. Отраженный свет дробился в мелкой зыби Устья, блики сверкали повсюду — невозможно смотреть. И тогда Император велел соорудить огромные световые заслоны. Их расписали умиротворяющими душу картинками: то сливовые деревья с иссиня-лиловыми плодами, то бьющие в небо фонтаны или букеты фиалок, а то могучие, сулящие покой дубы с кронами цвета потемневшего золота или облака, как дождь роняющие черные гвоздики. Пейзажи не манили за горизонт, а спокойно приближались к вам.

Установить и закрепить диковинные конструкции было нелегко. Однако с задачей справились, и над Аквелоном разлилась блаженная прохлада. Жители почувствовали себя необыкновенно счастливыми. На террасах кафе теперь сидели женщины с кожей дивной, матовой белизны. Мужчины приветствовали их изысканной полуулыбкой, которую и сравнить нельзя с улыбкой во весь рот. Если какая-нибудь из женщин отвечала трепетом ресниц, то полагалось подойти, склониться к ней и нежно коснуться ее губ губами. Этот почти воздушный поцелуй означал приглашение на свидание. Тогда женщина с безразличным видом поднималась и шла прочь, обескураживая своей небрежной медлительностью. Мужчина следовал за ней. Так они входили в один из городских садов, которых в Аквелоне было множество. Там в густых зарослях их ждали мягкие, выложенные мхом альковы. Существовала поговорка, что любовь в Аквелоне мимолетна, как взмах ласточкина крыла, но память о ней живет в душе до конца дней. Никто не знал ни мук ревности, ни уз привязанности. Ни крови не ведали, ни огня. Только легкий трепет желания, только наслаждение. Даже тюрьмы упразднили — всеобщее счастье делало их ненужными.

Однажды Император устроил пышную церемонию и, обставив все с небывалой торжественностью, подписал последний закон, отменявший все остальные законы, которые были или будут.

Затем он вышел на берег Устья и принародно бросил в волны свою корону.

Так город вступил в эру неизведанного.

Да только возможно ли это?

После любовных утех мужчин, как правило, одолевает сон, превращающий их в бесчувственные туши. Но жители Аквелона не засыпали — напротив, они бродили по городу всю ночь напролет. Эти ночные прогулки были восхитительны. Все вокруг наполнялось волшебной тайной, все сулило блаженство. И когда занимался новый день, к ликованию примешивалась грусть.

А потом наступал час, когда ночные стражи расходились по домам. Порой на улице можно было встретить кого-нибудь из этих жрецов тьмы: он нес на плече ручную сову, залог ночного бдения. Перед тем как погрузиться в дневной сон, птица устремляла в тающие сумерки протяжный прощальный крик.

И вставало утро. Счастливый скиталец, сам того не ведая, пересекал грань, разделяющую «вчера» и «сегодня». Ночные восторги истаивали.

Женщины в Аквелоне сами выбирали возлюбленных. Случалось, мужчина, заснув в одиночестве, просыпался, одолеваемый сладостным возбуждением: это юная дева, украдкой скользнув в его постель, ласками растревожила безмятежный сон. Каким неистовым порывом отвечал мужчина на подаренную ему ласку! Как восхитительно было кончиками пальцев нащупать в темноте округлость нежного плеча! Потом Он и Она разговаривали. Ничего нет сладостней услышать голос ночной гостьи прежде, чем увидишь ее. Каждое слово дышало весной.

Дева уходила до рассвета, оставляя своего избранника предаваться мечтам. Он так и не разглядел ее и хранил в памяти лишь запах. Единственное, что свидетельствовало о ночном посещении, — отворенное окно. «Лазить в окошко» — так девы в Аквелоне называли свои ночные визиты. Иногда хотя это случалось редко — девичьи ласки не могли разбудить мужчину, и тогда утром ему помнилось, будто он видел сладострастный сон.

Именно такое произошло с Герком. Десять ночей подряд к нему являлась дева. Она бесшумно ложилась подле него и дарила ему радости, которые, наверно, только ангелы вкушали до того, как их низринули с небес. Каждый вечер Герк ждал, не приснится ли ему снова дивный сон. А на следующее утро рассказывал всем, что утратил интерес к реальным женщинам, потому что его ночные видения несравнимы с любовью наяву. За одиннадцатой ночью, еще более томительно-блаженной, чем предыдущие, последовал день, когда Герк, бродя по улицам, встретил свою ночную гостью.