Джон Ирвинг - Отель «Нью-Гэмпшир»

Цепь, некогда перекрывавшая шоссе, давно была оборвана и оттащена в сторону.

— Сюда надо будет вложить целое состояние, чтобы сделать это место всего лишь обитаемым, — сказал Фрэнк.

— При условии, что его еще захотят продать, — заметил я.

— Да кто, ради бога, будет за него держаться? — воскликнул Фрэнк.

И только в конторе по недвижимости в Бете, штат Мейн, мы с Фрэнком узнали, что мужчина в белом смокинге по-прежнему владеет «Арбутнотом-что-на-море» и что он все еще жив.

— Вы хотите купить недвижимость старика Арбутнота! — воскликнул шокированный риэлтор.

Мы были в восторге от известия, что «старик Арбутнот» еще существует.

— Я общался только с его адвокатами, — сказал риэлтор. — Они уже несколько лет пытаются избавиться от отеля. Старик Арбутнот живет в Калифорнии, — сказал нам риэлтор, — но у него есть адвокаты по всей стране. Тот, с которым я имел дело, в основном живет в Нью-Йорке.

Мы думали, что нам достаточно будет сообщить нью-йоркскому адвокату о своем желании приобрести отель, но, когда мы вернулись в Нью-Йорк, адвокат Арбутнота сказал, что Арбутнот хочет нас видеть.

— Придется ехать в Калифорнию, — сказал Фрэнк. — Судя по всему, старик Арбутнот в полном маразме, как какой-нибудь Габсбург, но он не хочет продавать отель, не увидевшись с нами.

— Господи Иисусе, — сказала Фрэнни. — Довольно дорогая поездочка только для того, чтобы с кем-то там увидеться!

Фрэнк сообщил ей, что Арбутнот оплачивает нашу поездку.

— Он, наверно, просто хочет посмеяться вам в лицо, — предположила Фрэнни.

— Даже не верится, что мне так повезло! — воскликнул отец. — Подумать только, ведь его все еще можно купить!

Мы с Фрэнком не видели причин описывать ему эти руины и дешевый туризм, развернувшийся вокруг его заветного «Арбутнота-что-на-море».

— Он все равно ничего этого не увидит, — прошептал Фрэнк.

И я рад, что у отца никогда не будет случая увидеть старого Арбутнота, временно жившего в отеле в Беверли-Хиллз. Когда мы с Фрэнком прибыли в аэропорт Лос-Анджелеса, мы взяли напрокат вторую за эту неделю машину и поехали на встречу с престарелым Арбутнотом.

В апартаментах, к которым примыкал собственный пальмовый сад, мы обнаружили старика с заботливой сиделкой, не менее заботливым адвокатом (этот был калифорнийским адвокатом) и, как потом выяснилось, смертельной эмфиземой. Он полусидел в причудливой больничной койке, полусидел, аккуратно дыша между рядами кондиционеров.

— Люблю Лос-Анджелес, — задыхаясь, сказал Арбутнот. — Здесь не так много евреев, как в Нью-Йорке. Иначе бы у меня в конце концов выработался иммунитет к евреям, — добавил он.

Резкий приступ кашля, словно бы напавший на него внезапно (и со стороны), швырнул Арбутнота на край больничной койки; это выглядело так, будто он подавился целой индюшачьей ножкой, и казалось, он так и не придет в себя, казалось, его упорный антисемитизм наконец его погубит (уверен, что Фрейд от этой мысли был бы счастлив), но приступ кашля прошел так же внезапно, как и начался. Нянечка поправила ему подушки; адвокат положил на грудь старика некие с виду очень важные документы и протянул Арбутноту ручку, которую тот взял трясущимися пальцами.

— Я умираю, — сказал Арбутнот мне и Фрэнку, как будто это не было нам ясно с первого взгляда. На нем была белая шелковая пижама; он выглядел так, словно ему было сто лет, и весил не более пятидесяти фунтов.

— Они сказали, что они не евреи, — сказал Арбутноту адвокат, указывая на нас с Фрэнком.

— Вы именно поэтому хотели увидеть нас? — спросил Фрэнк старика. — Могли бы выяснить это и по телефону.

— Может быть, я умираю, — сказал он, — но я ничего не продаю евреям.

— Мой отец, — заметил я Арбутноту, — был близким другом Фрейда.

— Не того Фрейда, — поспешил пояснить Фрэнк, но старик снова зашелся в приступе кашля и не услышал того, что сказал Фрэнк.

— Фрейда? — сказал Арбутнот, откашливаясь и сплевывая. — Я тоже знал Фрейда! Это был еврей — дрессировщик животных. Только евреи не умеют обращаться с животными, — доверительно сообщил он нам. — Знаете, животные могут говорить, — сказал он. — Они чувствуют любые человеческие странности, — сказал он. — Тот Фрейд, которого знал я, был глупым еврейским дрессировщиком. Он пробовал выдрессировать медведя, но медведь его съел! — восторженно воскликнул Арбутнот и от этого снова зашелся в приступе кашля.

— Такой медведь-антисемит? — спросил Фрэнк, и Арбутнот так рассмеялся, что я подумал, как бы этот приступ кашля не убил его.