Джон Ирвинг - Четвертая рука

— Пожалуйста, выброси их, — попросила миссис Клаузен. — Я пыталась сама их выкинуть, но не смогла. Давай от них избавимся.

— Хорошо, — сказал Патрик.

Она опять плакала, и он потянулся к ней. Он еще никогда по собственной инициативе не прикасался к ее груди своей левой изуродованной рукой. Даже сквозь куртку он почувствовал ее грудь, а когда она крепко прижала к себе его жалкий обрубок, ощутил на щеке ее теплое дыхание.

— Ты только не думай, что и я ничего не потеряла! — сердито сказала она.

Подъехала к отелю, передала ключи от машины Патрику и пошла прямиком в вестибюль, предоставив ему самому ставить машину на парковку. (Он решил попросить это сделать кого-нибудь из обслуги.)

Потом он выкинул фотографии — бросил их вместе с конвертом в урну для мусора. Вот и все. Миссис Клаузен наконец открыла ему то, что ее так долго преследовало и мучило, и больше ей прибавить нечего. Показав ему фотографии, она подвела под этой историей окончательную черту.

Как тогда сказал доктор Заяц? Не было никаких медицинских причин для неудачного исхода трансплантации. И доктор так и не смог разгадать тайну постигшей его неудачи. Но воображение не ограничивается теми рамками, какие ставит себе исследователь, и для Патрика Уоллингфорда никакой тайны больше не существовало. Рука просто выполнила свою функцию — и все.

Интересно отметить, что и студенты медицинской школы Гарварда не услышали от Заяца никаких комментариев по поводу неудачного исхода операции. Заяц был счастлив с Ирмой, Руди и близнецами, наполовину отойдя от дел, и считал, что профессиональное разочарование действует на человека столь же негативно, как и профессиональный успех.

— Не отказывайтесь от жизни, — говорил Заяц своим студентам в Гарварде. — Если вы уже добрались до определенных высот в познании медицины, то в профессиональном плане у вас и так все будет в порядке.

Да только что эти юные студенты-медики понимали в его словах? Им пока не от чего было отказываться, они и жизни толком не видели.

Уоллингфорд вернулся в гостиницу и подошел к Дорис — она ждала его в вестибюле. Вместе они поднялись на лифте в его номер, так и не сказав друг другу ни слова.

Он предложил ей первой воспользоваться ванной. Что бы Дорис ни намечала заранее, но с собой она взяла только зубную щетку, торопливо сунув ее в сумочку. И теперь, спеша поскорее лечь с ним в постель, забыла показать ему новые платиновые обручальные кольца, которые вместе с зубной щеткой лежали в ее сумочке. (Ничего, утром она их непременно покажет!)

Пока миссис Клаузен была в ванной, Уоллингфорд посмотрел поздний выпуск программы новостей — из принципа не на своем бывшем телеканале. Кто-то из журналистов уже успел проболтаться, что Патрик уходит на другой канал, и это стало неплохой концовкой — похлеще, чем их «забойные» и «ударные» кадры.

«ЛЬВИНОМУ ОГРЫЗКУ ДАЛА ПИНКА МИЛАШКА МЭРИ ШАННАХАН».

(Отныне ее так и будут называть: «Милашка Мэри».)

Миссис Клаузен голая вышла из ванной и встала с ним рядом.

Патрик быстро принял душ, пока Дорис смотрела комментарии по поводу матча в Грин-Бее. Ее очень удивило, что Дорси Ливенс за двадцать четыре попытки сумел пронести мяч на 104 ярда — отличная игра, хоть матч и был проигран.

Когда Уоллингфорд, тоже нагишом, вышел из ванной, миссис Клаузен уже выключила телевизор и ждала его в огромной кровати. Патрик потушил повсюду свет и лег с нею рядом. Они лежали, обнявшись и прислушиваясь к завываниям ветра — он разошелся не на шутку, налетал мощными порывами, холодный, осенний, но они вскоре перестали его слышать…

— Дай мне руку, — тихо сказала Дорис. И он понял, какую руку она имеет в виду.

Сперва он удобно уложил голову Дорис себе на правое плечо, правой ладонью поглаживая одну из ее грудей. А она зажала его культю меж бедрами, и он почувствовал, что касается ее тела утраченными пальцами четвертой руки.

В номере было тепло, а за окнами свистел ледяной ветер, предвестник приближающейся зимы, но они слышали только собственное хрипловатое дыхание. Подобно прочим любовникам, они не обращали внимания на ветер, который все громче завывал в непроглядной висконсинской ночи.

Я в неоплатном долгу перед Чарлзом Гибсоном, сотрудником службы новостей на Эй-би-си и ведущим передачи «Доброе утро, Америка». Прочитав рукопись, он прислал мне факс на шестнадцати страницах, напечатанных через один интервал, — это самые подробные замечания, какие мне доводилось видеть. Спасибо тебе, Чарли! Не менее благодарен я и доктору Мартину Шварцу из Торонто; уже не впервые доктор Шварц не дает мне погрешить против истины в том, что относится к медицине. Еще раз — огромное спасибо, Марта.