Давид Фонкинос - Леннон

Все наши действия приобретали отчетливо политическую окраску. Так родилась идея акции Bed-In, «В постели за мир». Мы протестовали против войны, неделю не вставая с постели. В первый раз — в амстердамском «Хилтоне». Люди недоумевали: что это еще за хрень. До нас никто до такого не додумался. Многие смеялись, крутили пальцем у виска, говорили, что мы совсем спятили, что наша затея нелепа, а главное — бессмысленна, но одно то, что мы действительно целую неделю провели в постели, приковало к нам внимание всех камер мира. Так кто остался в дураках? Всю неделю мы говорили о мире и о любви. С девяти утра до семи вечера к нам потоком шли посетители, а потом мы оставались вдвоем, все в той же постели. Мы были счастливы.

Как-то ночью Йоко призналась мне, что всегда знала, что станет знаменитой. Она считала, что в прошлой жизни, в XVI веке, была самураем. Я спросил, добрый ли был этот самурай, и она ответила, что он славился своей жестокостью. Я побыстрее накрылся одеялом. Тогда она шепнула мне на ухо: «Не бойся! Я стала пацифисткой, чтобы искупить грехи моих предыдущих жизней». Мы с Йоко существовали на земле уже много веков.

Ту же акцию мы повторили в Торонто. Хотели организовать еще одну, в Нью-Йорке, но там дело сорвалось. Администрация Никсона уже взяла меня на карандаш. Мы записали Give Peace a Chance, народу было видимо-невидимо, даже один раввин пришел. Песня была выдержана в экуменическом духе. Что тут возразишь? Она быстро превратилась в гимн. Ее запели все демонстранты мира. На наших глазах поднималось что-то огромное. Что-то такое, что уже нельзя остановить. Возрождалась надежда. Мы попытались встретиться кое с кем из политиков. Это было непросто. Нас принял канадский премьер-министр, что мы расценили как безусловную победу. Мы ощущали себя народными посланцами.

Но в первую очередь мы оставались художниками. Йоко снимала кино и устраивала выставки. Я сочинял музыку. В 1971-м вышел мой альбом Imagine. Йоко часто упрекали в том, что по ее вине распались «Битлз», но тогда следовало бы сказать ей спасибо за все наши сольные альбомы. Искусство стало нашим прибежищем. Да, многие поддерживали нас в нашей борьбе, но вражды и насмешек тоже хватало. Как будто рок-звезда не имеет права заниматься делами, волнующими весь мир. Это было время страдания, и я прятался за Йоко, как за крепостной стеной. Ее тело, материнское тело, было той призмой, которая преломляла и смягчала окружающую жестокость. Меня раздирали противоречивые чувства: с одной стороны, ощущение бесцельности существования, а с другой — уверенность, что мы делаем нужное дело. Мир вокруг пришел в движение. Почему в нем не должно найтись места и для нас? И плевать на тех, кто видит в нас только обкуренных утопистов. Хотя нет, не плевать. Мне, наверное, никогда не понять, почему два человеческих существа, лежащих в украшенной цветами постели, способны вызвать такую бурю ненависти.

Все это не улучшало наше внутреннее состояние. Я по-прежнему искал способ обрести душевный покой. И решил стать последователем учения Артура Янова. Это был еще один после Махариши человек, с которым я связывал свои надежды. Я прочитал его книгу о первичном крике, возможно привлеченный названием. Первичный крик — эти слова сразу пронзили меня, вошли в мою плоть. Янов разослал свою книгу всем знаменитостям, предположив, что многие из них страдают от депрессии. И он был прав: слава и депрессия — синонимы. Вот так мы о нем и узнали. Позвонили ему, и он приехал к нам в Англию. Первая встреча меня сильно удивила. Я ожидал увидеть очкастого ботаника, а он оказался красивым мужиком в кожаной куртке. Очень сексапильным, как некоторые нестареющие актеры. В конце концов мы согласились поехать к нему в Лос-Анджелес. Поначалу, правда, поцапались из-за его слишком уж деловой хватки. Он хотел заснять наши сеансы на камеру, чтобы потом огрести кучу бабла, но я не собирался подставляться — нашел дурака. Но, за исключением этого, недели, проведенные там, оказались потрясающими.

Его метод заключался в лобовой атаке на невроз. На сеансах мы чего только не насмотрелись. Некоторые пациенты лежали, скрючившись в позе зародыша, другие сосали палец. Каждый должен был отыскать в себе младенца. Вернуться в детство при помощи крика. Мы выпускали на волю все то, что долгие годы держали в себе. Вопили и орали часами, что лично на меня действовало благотворно. Этот человек оказал на меня сильное влияние. В том числе и в музыкальном плане. Я даже использовал крик в нескольких песнях, например в песне Mother, где наконец выразил свою скорбь по умершей матери. С воплями из меня выходила боль. Ярость и сердце сообщались между собой. И мне стало лучше. Я слушал советы Янова. Впервые в жизни я мог с кем-то обсудить те противоречивые чувства, которые испытывал к своему сыну Джулиану. Он уговаривал меня возобновить с ним отношения. Потом что-то случилось, и мы уехали. Йоко там было плохо. Может, ей не нравилось, что я слишком близко сошелся с доктором. Наша исключительность не допускала чужаков.