Олег Тарасов - Боги войны в атаку не ходят (сборник)

В ретивых снабженцах ходовым «товаром» подвизалась одна старая знакомая Андрея — невзрачная, низенькая, с несколько горбатым профилем двадцатипятилетняя ткачиха с камвольно-суконного комбината. Разведённая, оставшаяся с маленьким сыном, серая сгорбившаяся мышка с удовольствием взгромождала дитятку на плечи своей мамы — совсем ещё не старой, но на вид изношенной, выжатой женщины — и с головой окуналась в атмосферу «андреевского» вертепа.

Сам Андрей «пользовал» мышку редко, без большого энтузиазма, но заглянуть на огонёк ей никогда не отказывал. И та ценила разгульное дармовое застолье, где средь шума и гама забывалась проклятая работа, нудная, нищенская жизнь, личная невостребованность: в благодарность серая мышь нет-нет да и подпихивала к злачному порогу, как бы невзначай, как бы для приятного перспективного знакомства, очередных кандидаток.

Фалолеев понял, каким пробивным, выгодным локомотивом пыхтит сосед, и очень скоро оказался завсегдатаем развратных сборищ. Он смелел от плотских побед, а в смене сексуальных партнёрш ему открылось неведомое прежде наслаждение, и как-то постепенно, незаметно, он оказался конкурентом даже главному организатору этих феерий — Андрею. Высокий, красивый артиллерист (иногда он для шика заглядывал в форме — произвести впечатление, потом уходил переодеваться) повадился «вылавливать», как он сам себе признавался, исключительно экземпляры «намба уан» — первых леди очередного гульбища: самых симпатичных и стройных.

Андрей, однако, ни капельки не страдал из-за уведённых красавиц: не вспыхивали разбирательства, не бросались злобные взгляды, не захлопывались перед носом Фалолеева двери. Коммерсант ухватывал товар попроще и с неизменным энтузиазмом исчезал в спальне.

Фалолеев очень радовался, что свободен от брачных уз, но об этом факте просил Андрея не распространяться. «Ещё какая-нибудь шмара женить захочет!» — опасался он женского коварства, а сильно любопытным особам на эту тему напускал тумана, дескать, сторож-то на самом деле есть, и ещё какой (!), но обстоятельства пока погудеть разрешают. Впрочем, откровенных свадебных прилипаний к красавцу-артиллеристу не просматривалось, и молодая развратная жизнь его бурлила через край.

На одну из гулянок Фалолеев вытянул и Григорьева — жена того уехала к матери в Благовещенск, внуком, внучкой порадовать. У шефа в ответ на приглашение тревожно заблестели глаза, видно, ожидание какой-то диковинки от похода в известную на весь дом разгульную квартирку нет-нет да и вынашивалось внутри Григорьева.

Он нервно прокашлялся и согласился составить Фалолееву компанию, но девушкам, пусть даже и подвыпившим, новый гость показался старым, а для интимного дела вовсе негодным. Дружным застольем все удовольствия Григорьева и исчерпались. Пары на его глазах отсортировались и без стеснения расползлись по квартире, а он, дважды отвергнутый молодыми особами, тихо исчез.

После полуночи Фалолеев постучался к Григорьеву и, увидев, что не закрыто, вошёл. Командир, прилично пьяный, окопался на кухне сычом — вертел в руке стаканчик, словно хотел в стеклянных гранях увидеть нечто облегчающее тоску, и с тихой мрачностью цедил: «Боги войны в атаку не ходят! Боги войны попивают винцо!»

Григорьев оглядел гостя печально-отрешённым взглядом, отставил стакан.

— Фиаско, Гена! — пьяная горечь его прорвалась в усмешке без удержу. — Половая атака не для меня!

— Михалыч, ты о чём страдаешь? — Фалолеев плюхнулся рядом на табуретку, приобнял. — Даже я на баб проще смотрю, а тебе сам Бог велел! Надюша у тебя есть? Есть! И держись за неё!.. Не дали — ну, не конец света же!

— Не конец, но… я-то губу на молоденькую штучку раскатал, дурак! Да если бы губу, а то… сам понимаешь, настроился… мужик же!

Фалолеев свободной рукой ухватил недопитую бутылку, приподнял, наморщил брови, как великий философ, и замер, собираясь с речью.

— Я их топчу из спортивного интереса — не более! А это не повод завидовать, Михалыч! Скажу больше: тебя какие-то шалавы кинули в зрелом возрасте, а меня… любимая в расцвете юности продала!.. Когда сердце было трепетно и ранимо!.. Ничего, пережил! — он опрокинул бутылку в стакан, и от резкого движения остатки водки чудом не хлестанули мимо. Ни Фалолеев, ни Григорьев даже не моргнули глазом, разговор выходил для них сейчас важнее водки.

— С тех пор никому ничего не должен… Нулевой баланс! — Фалолеев так же размашисто приземлил пустую поллитровку на пол, едва не обратив её в осколки. — Всем и заранее!