Олег Тарасов - Боги войны в атаку не ходят (сборник)

Всё получилось как он хотел: без идиотской вычурности, жеманства; проверок на «преданность и послушность», которыми так охотно проверяют собаку, заставляя её двадцать раз приносить брошенную вдаль палку. Физиологией близости и всем тем, что он ценил в подобных «ночёвках», тем, что превыше всего манило в сдававшихся на его милость партнершах, он остался доволен.

Более того, овладевая этой девушкой в темноте лунной ночи, он впервые испытал странное чувство, даже желание — вот такие податливые, но каким-то непостижимым образом робкие, целомудренные интимные движения видеть у своей будущей жены. Такие же вот глаза — распахнутые, восторженно-доверчивые, что иногда попадали под свет полной луны, и ждущие не его тела и побыстрее «этого самого», а глядящие в глубь его самого, он желал бы видеть у своей будущей избранницы…

Пока длилась ночь, даже выпитое никак не мешало Фалолееву чувствовать необычность партнёрши. Но утром он очень просто освободил себя от этой ценности происшедшего приключения. Такое освобождение, впрочем, свойственно любому молодому человеку — самодостаточному, уверенному, что наступит завтра, которое обязательно будет лучше, чем сегодня! А уж в его положении кто бы сомневался? Жизнь только начинается!

Вот только в уже отоспавшейся, трезвой голове всплыл странный разговор с этой Ритой! Да! Был длинный разговор, конечно же, о её прошлом… он несколько устал по-мужски… потягивал шампанское прямо из бутылки и трепал языком, честно признаться, уже так, чтобы не заснуть самому и отогнать сон от предмета своего удовольствия, пока придут силы для новых объятий…

Но теперь обрывки её признаний отделились от того единственного желания собраться на ещё один прогон и оформились в чисто человеческие образы… вспомнилось, как она вдруг заявила — он у неё второй мужчина. Ха, ну конечно (!), песня-то заезженная: у любой женщины мужчин только двое — кто откупорил, тот первый (что первый, без «брызг шампанского» можно втереть только последнему идиоту), а тот, кто сейчас с ней, естественно, второй, будь он взаправду двадцать пятый!

И в довесок заезженное «откровенное» признание: первый — роковая ошибка или последняя сволочь, а ты у меня хоть и второй, зато по-настоящему любимый! Типа, мой небольшой, но верный опыт позволяет тебя заверить в этом окончательно! Стоп, стоп… она не говорила, что первый — ошибка… напротив — человек весьма интересный… достойный… старше на двенадцать лет! И он не хотел её трогать, близость была по её просьбе.

Да, интересненько! Но факт — всё это он слышал прошедшей ночью своими ушами! Обалдеть, товарищи артиллеристы, такого с ним ещё не было! И к тому, что он у неё второй, не было признания, что он — кандидат в любимые. Хотя всё в ней, кроме слов, кричало об его особенности! Языком тела и глаз!

Ну и что с этого крика? В жёны она ему не пойдёт, это точно! Лицо совсем не в его вкусе. Он сработал лишь на наживку «намба уан», сработал по пьяни, и не надо здесь себя обманывать! Вообще, если через три часа знакомства ему отдастся сама Афродита, такой «резвый» в плане целомудрия экземпляр шансов не должен иметь просто по определению! Он насмотрелся на шлюшек уже выше крыши, с такими потаскухами — под венец?!.. И вообще, квартира Андрея не то местечко, где ему сыщется жена!

Мутное прошлое Кента не являлось великой тайной: что этот шаромыжник к своим тридцати четырём годам основательно обжил места не столь отдалённые, без труда читалось по синим исколотым рукам, по развязным, наглым манерам. Глаза его, бесцветные, дикие, обильно сыпавшие презрением на все четыре стороны, серое, щетинистое лицо не могли приглянуться ни одному нормальному человеку, каковым считал себя и Фалолеев.

Стосковавшийся по заветной свободе Кенг частил к Андрею, отчего Фалолеев переполнялся крайним неудовольствием. Впрочем, Фалолеев пересилил бы себя и притерпелся бы к отвратному лицу соседского друга, имей тот сносное поведение. Что из раза в раз вызывало у офицера неприятный внутренний зуд, так это бесцеремонность и клоунское жеманство Кента — разговаривал бывший зек очень медленно, с неизменной вычурностью, шевеля при этом какими только можно мышцами лица, словно речь его рождал не язык, а залежалые складки впалых щёк, кирпичные потрескавшиеся губы, глаза, наполненные первобытным необузданным огнём, или, пуще того, длинные ломаные брови.

Их отношения не сложились с самой первой минуты и самым естественным образом: что может быть общего у грубого, неотёсанного, прокуренного дешёвым вонючим табаком уркагана и офицера — красавца, интеллигента, победителя математических олимпиад? Ничего! Это понимали они сами, это понимал и Андрей, и как хозяин положения оберегал столь противоположных гостей от физических стычек. Исключительно по причине уважения к Андрею Кент удерживал свой изрисованный синими перстнями кулак от встречи с картинным фалолеевским лицом.