Давид Шраер-Петров - Смертельная любовь

День был летний, жаркий, солнце стояло в зените, так что минимальная одежда молоденькой блондинки могла быть оправдана, на первый взгляд, метеорологическими условиями, а не легкомыслием и пренебрежением условностями. Так и оценил Михаил внешний вид молоденькой блондинки, которая на русском языке, смягченном южнороссийскими придыханиями на согласном звуке «Г» или освобожденными от контроля ударениями, скажем: «Я пила воду», — вместо: «Я пила воду», торопясь и притацовывая на одной ножке (весьма стройной, как отметил про себя сапожник) затарахтела:

— Папочка! Выручай, ради бога! Сломала каблук, а у меня через два часа охренительно важная встреча по бизнесу! Оставлю туфлю. ОК? Потом забегу. Я тачку бросила у митера на последний квортер. Бай, Папочка! — и блондинка исчезла.

Поход в китайский ресторан был отменен. На прилавке лежала туфля, а рядом с ней невероятной высоты каблук, сломанный у самого основания, прилегающего к подошве. Каким-то образом потрясающей красоты изгиб таза молодой блондинки («даже имени не сказала!») и крутой подъем туфли соединились в воображении Михаила в одно всеоблемлющее слово: «Красота!» С тех пор Михаил и начал называть все произошедшее с ним словом «Красота». И хотя вскоре он узнал, как зовут его новую заказчицу, ее тайным именем оставалось слово «Красота».

— Слушай, никаких денег не надо, — сказал Михаил, когда блондинка заехала за туфлей и спросила, сколько стоит ремонт.

— Что ты, Папочка! Я так не могу. Вот двадцатка. Скажи, если мало.

— Ничего не надо, — повторил Михаил, передвигая к ней туфлю, упакованную в целлофановый мешок, и отталкивая деньги. — Это для меня удовольствие!

Он хотел сказать, что ее приход в мастерскую для него несказанное удовольствие. Что держать в руках ее изогнутую грациозно туфлю для него неслыханное удовольствие. Как будто он держит в своих руках ее божественно изогнутый до замирания сердца таз, обтянутый шелковым платьем-сорочкой. Просто смотреть на нее — невероятное удовольствие! Так он и сказал, потому что был искренний и откровенный человек:

— Смотреть на тебя одно удовольствие! Приходи еще! Как тебя, между прочим, зовут?

— Тая. А тебя, Папочка?

— Михаил.

— А меня Тая Левченко. Из Черновиц.

— А я — Михаил Матевосян.

— Все равно буду звать тебя Папочка, хотя ты и Михаил. Ты откуда — из Еревана?

— Нет, из Баку. Бакинские армяне — вот кто мы.

Молодая блондинка по имени Тая снова появилась в мастерской Матевосяна только поздней осенью:

— Папочка, выручай! — стащила она сапожок с левой ноги, затянутой в тонкую нежно-телесную колготку. — Какая-то хреновина с молнией случилась. А сапоги в обтяжку. Не стащишь когда надо.

— Ну, оставь сапог. Я сделаю.

— Когда заехать, Папочка?

— Давай после работы, часов в шесть-семь.

— Заметано, Папочка! — Мелькнула Тая в дверях мастерской, как рыбка, нырнувшая в глубину воды.

Она появилась в половине седьмого. Михаил к тому времени сделал все, что намечал на день, и просто сидел, бездельничая и мечтая о том, как она приедет, и он пригласит ее в ресторан, а потом… Дальше этого его воображение не шло. А если и воображалось нечто невероятное и запретное, Михаил отгонял подобные мысли, как отгоняют стеклоочистителем случайный лист, прилипший к ветровому стеклу. Словом, она пришла в мастерскую, и Михаил вручил ей сапожок с новой молнией.

— Сколько я должна, Папочка?

— Что ты говоришь! Нисколько. Мне приятно было.

Он хотел сказать, что для него было несказанным удовольствием держать в руках ее сапожок. Оглаживать бардовой окраски мягкий сафьян, словно он держал и оглаживал ногу этой красавицы. Он хотел сказать, что на него свалилось нежданно-негаданно такое счастье, что цены и деньги перестали значить хоть что-нибудь важное, и единственным словом осталась «Красота».

— Нет, Папочка, так не пойдет! Я хорошо зарабатываю и привыкла платить за услуги. И если ты не возьмешь деньги за ремонт, я больше никогда к тебе не буду обращаться.

— Ну хорошо, Тая, если ты настаиваешь, то сделай для меня удовольствие.

— Какое, Папочка? — спросила она, прищурившись. На этот раз спросила настороженно, потому что неправильно поняла его слова. Она подумала, что и этот симпатичный пожилой армянин — такой, как все. У нее были основания ожидать от Михаила, как впрочем, от каждого мужчины, слова, предполагающие возможность купить у нее удовольствие. Ведь она работала в ночном стриптизном клубе, и ее чувствительность на подобные слова была обострена. И все же Тая переспросила: — Какое удовольствие, Папочка?

Читать дальше