Давид Шраер-Петров: Лгунья Ивановна в Париже

Прошло больше десяти лет с тех пор, как мне и моей жене довелось пообщаться с этой оригинальной особой. Ни я, ни Мила не встречали прежде кого-нибудь, похожего на нее. Познакомились мы с ней, назовем мою героиню Таисией Ивановной Басовой, в редакции альманаха, занимавшегося пропагандой русской литературы во Франции. Я имею в виду публикации переводов русских литературных текстов на французский язык. Остановились мы тогда в трехзвездной гостиничке, под названием «Le Muguet» или «Ландыш» — коли уж мы взяли за предмет воспоминания тему переводов. Словом, от нашего «Ландыша», который располагался на улице Кардинала Лемона, до редакции альманаха «Контакт» пришлось поплутать по замусоленным переулочкам, оплетавшим, как венозные сети, район Парижа, примыкавший к Сене. Утомленные жарой, мы даже спустились в захламленный погребок и освежились холодным пахнувшим прокисшей земляникой красным вином.

В голове немного еще шумело, когда мы поднялись по изношенным ступенькам, постучались и, не услышав ответа, отворили скрипучую дверь на заржавленных петлях и ввалились в полутемную комнату, которую загромождала старинная облысевшая разрозненных стилей мебель, словно в дешевой антикварной лавке. При этом присутствовал какой-то порядок соединения предметов, неразгаданный мной, но явно существовавший. Все это мне напомнило давнишний эпизод из поездки в новоанглийский приморский городок Ньюпорт в самом начале нашей эмиграции: в антикварной лавке громоздилась старинная мебель, составленная, как ребус. И в дополнение там предлагались всяческие предметы колониального уюта: клетки для попугаев, зеркала, ширмочки, гобелены, невероятные по уродству картины в золоченых витых рамах и прочее.

Таисия Ивановна восседала в глубине редакционной комнаты вполоборота к нам — так, что сразу вычерчивался массивный варяжский профиль, окаймляемый тяжелой копной седых волос. Впечатление сразу возникало внушительное. Видна была барская порода. «Не из тех ли Басовых, что владели сельцом Отрадное под Волоколамском?» шепнул я жене, воспользовавшись тем, что издательница была углублена в работу и не воспринимала нас как внелитературную реальность. Или даже не услышала, как мы вошли. Так мы стояли, переминаясь с ноги на ногу, тем более что ноги отяжелели от вина и плутаний по петляющим парижским переулкам. Постояли, а потом присели на плюшевый диван с высокой спинкой. Таисия Ивановна продолжала водить карандашом по рукописи, не обращая на посетителей никакого внимания. Есть такая привычка у русских господ, поживших заграницей: вроде бы не видят тебя, находящегося на таком близком расстоянии, когда, кажется, звук дыхания слышен. Мы начали перешептываться, все громче и громче, пока не стали говорить нормальными голосами. Хозяйка альманаха все работала.

Наконец, разглядев у входа в редакционное помещение шкафчик с посудой, я решился на дерзкий, выбивающийся из всех правил приличия шаг. В той же лавке-погребке, где мы освежались разливным красным вином, я приглядел бутылочку, на мой взгляд, вполне пристойную, которую и купил на случай возникновения нового приступа жажды. В шкафчике стояли стаканы и лежал штопор, как будто приготовленные на подходящий случай. Раздался сладкий засасывающий, а потом булькающий звук вытащенной пробки, который привлек внимание хозяйки сначала к себе, а потом к нам. «Таисия Ивановна, мы такие-то и такие-то. Не возражаете, если мы все выпьем за знакомство?» — предложил я и разлил вино по трем стаканам. «Очень даже не возражаю!» — всколыхнулась издательница, обнялась с нами, как будто мы с ней старые добрые друзья, взяла свой стакан и отпила, смакуя каждый глоток. Мы с женой уселись на диване, а Таисия Ивановна в кресле, и начали разговор.

Она, порывшись в памяти, вспомнила мой рассказ-мемуар о деревенском детстве в глуши уральских гор, пообещала, что поместит в конце года в своем альманахе и что даже нашла для меня переводчицу. Затем Таисия Ивановна повела разговор в русле, как оказалось, излюбленной ею темы: деревенщиков. К счастью, она перемешала в категории деревенщиков разных писателей, а не только вологодской школы, в том числе и давно умерших, которые сочиняли прозу или стихи, уводящие читателя на просторы нашей бескрайней отчизны. Надо отдать должное издательнице: наряду с Кольцовым, Клюевым и Радимовым в разные выпуски своего альманаха Таисия Ивановна помещала Казакова, Белова, Нагибина и Астафьева — тех, кто местом действия своей прозы брал русскую деревню, не придавая значения, к какой группировке писатель относится.