Давид Шраер-Петров - Белые овцы на зеленом склоне горы

Это было давным-давно. В год, когда родился мой сын. Год был счастливый: родился сын и вышла моя первая книжечка стихов. Вдруг я стал отцом и писателем. А до этого был молодым мужем и молодым поэтом. Третьей удачей была командировка в Азербайджан. Редактор издательства «Знание», в котором готовилась моя другая книжка — эссе о связи поэзии и науки, сказал мне: «Знаешь, Даниил, поезжай-ка ты в творческую командировку в Азербайджан!» «Почему именно в Азербайджан?» — спросил я. «Ты же начал переводить азербайджанских поэтов, верно?» «Верно, начал», — ответил я. «Вот и поезжай. Республику увидишь. На нефтяных промыслах в Каспийском море побываешь. С азербайджанскими поэтами пообщаешься. Разве плохо?» «Хорошо, — сказал я. — Очень даже хорошо!» «Сказано, сделано! — похлопал меня по плечу редактор. — Вылетаешь через два дня. С группой встретишься в самолете. Завтра заедешь к моей секретарше Марье Ивановне за билетами и командировочными. Все понял?» «Все», — сказал я и помчался домой собираться в дорогу.

Мы прилетели в Баку. Нас поселили в главной гостинице города. Нам показывали набережную Каспийского моря, под многоэтажными платанами которой прогуливались степенные кавказские старики. Нас водили в чайные, где степенные кавказские старики играли в нарды и часами тянули из грушевидных стаканчиков ароматный чай, манящий в Персию, в Индию, в Китай. Нас ввинчивали в улиткообразную «структуру» старой крепости, узенькие улочки которой едва позволяют человеку пройти между каменными стенами жилищ. И еще куда-то водили, с кем-то знакомили и угощали, угощали, угощали. Кавказ есть каменные ворота Востока. Аванпост Востока. Никуда не денешься от застолий с торжественными, как горы, и бесконечными, как пустыни, тостами.

Наконец, посредине какого-то декабрьского дня, когда было тепло, как у нас в сентябре, всю группу писателей повезли в микроавтобусе на север Азербайджана, к самой границе с Дагестаном. Не буду перечислять остановки, которых было несколько, и всякая во дворе местного ресторанчика, и всякая с обильными застольями. Под вечер мы приехали в совхоз «Дружба», где на следующий день должен был состояться вечер русской литературы. Два поэта (один из которых был ваш покорный слуга), два прозаика и драматург должны были достойно представить трудящимся многонационального совхоза молодую поросль русской советской литературы. А пока нас разместили в совхозной гостиничке, должен сказать, вполне приличной. Правда, на всю писательскую группу дали две комнаты. В те времена это было дело естественное. Общество не было сенсибилизировано к проблемам гетеро- или гомосексуальности.

Из гостиницы нас повезли пировать. Повезли довольно далеко и высоко. То есть по горной дороге мы забрались на какую-то высоту над уровнем моря, где стоял, как замок, дом, в который нас пригласили поужинать. Я задержался на каменном крыльце дома. Была ясная, сухая безветренная ночь, когда термометр может показывать заморозки, а небо, как летом, и на душе спокойно. Тебе привольно дышится, потому что над тобой звездное небо, совсем рядом темные силуэты гор, за твоей спиной большой каменный дом, окна которого горят золотым светом, а хозяин выбегает на крыльцо и пламенно обнимает каждого из приехавших.

Хозяина звали Сулейман. Кажется, фамилия его была Авшалумов. Он работал редактором районной газеты и председателем местного общества «Знание». Сулейман пригласил нас в дом. Жена его (не помню, познакомил ли он нас со своей женой) принялась подавать чай. Такой обычай на Кавказе: гость вошел в дом, подай чай, варенье, сухофрукты, орехи и начни приятную беседу. А тем временем будет готовиться еда для пиршества. Ибо приход гостя в дом — всегда праздник. Праздник же немыслим без застолья. Нас было пятеро московских гостей да еще сопровождающий чиновник из бакинского отделения Союза писателей. Почетные дорогие гости! Чай разливали по традиционным пузатеньким (грушевидным) стаканчикам, как в бакинских чайных, глядевших на Каспийское море. Чай был ароматен, словно цветущий сад. Его было легко пить, потому что он не обжигал губы. Причиной тому была грушевидная форма сосудов. Верхняя часть стакана, которая ближе к губам, оттянута в стороны, продлена в прохладное пространство. Так что уровень горячего чая оставался ниже стеклянных краев, отведенных от опасной для губ зоны. И не надо было дуть на чай, остужая.