Давид Шраер-Петров: Белые овцы на зеленом склоне горы

Или ждать, пока остынет, как это происходит во время чаепития из русских прямых стаканов. Подстаканники спасают пальцы, а не губы. Мы пили чай с кизиловым вареньем, вели степенную беседу о заметных книгах года, о ярких спектаклях, о политике и спорте. Беседовали в пределах дозволенного, но так, когда всем все понятно, а ничего запретного не сказано. Хотя по временам кто-нибудь слегка переступал пределы. Скажем, завели разговор о предстоящей на следующий день встрече с колхозниками. Сулейман сказал: «У нас много лезгин работает». На что писатель-юморист заметил: «В Израиле живет много лезгин. Хотя они мусульмане, но отличились храбростью в недавней войне». Речь шла о победной войне Израиля над Египтом летом 1967 года. То есть о том, что происходило всего за полгода до нашей тогдашней поездки в Азербайджан. На что сопровождавший нас чиновник из Союза писателей должен был прореагировать. Он сказал уклончиво: «Разные бывают мусульмане. Хотя у нас в Азербайджане давно решены национальный и религиозный вопросы».

Хозяйка хлопотала где-то поодаль от гостиной. Она готовила шашлык из только что зарезанной индюшки. Так сказал нам Сулейман. Мы отдыхали за чаем, вели приятные разговоры. Ситуация в стране тогда была еще вполне сносной. Созревший скороспело трагикомический, я бы сказал, культ личности Хрущева сменился поначалу умеренным правлением вполне разумного в те годы Брежнева. Красная Империя властно покоилась не только на бескрайних просторах Сибири, янтарных берегах Прибалтики, хлопковых полях Средней Азии и голубых вершинах Кавказа, но и опиралась когтистыми лапами на Китай, Индостан, Индокитай, Месопотамию, Цейлон и Египет. Да и в искусстве — литературе прессинг пока еще не нагнетался выше предела, достигнутого во время «выступления» Хрущева на выставке художников в Манеже в 1962 году. Может быть, поэтому и моя книжка стихов вышла в свет. Так что разговор шел приятный. Мы (московские гости) восхищались гордостью Азербайджана — дрессировщиками Бугримовыми (еще далека была катастрофа с взбесившейся львицей). Мы отдавали должное писателям Ибрагимбековым. Мы подпевали пластинке с популярными песенками Бейбутова. А в свою очередь азербайджанцы взахлеб перечисляли московские достопримечательности (Оружейная палата, Большой театр, стадион в Лужниках, Университет на Ленинских горах и т. п.).

Наконец, появились жена Сулеймана и ее младшая сестра. Обе в темных платках, которые закрывали головы и лица так, что свободной оставалась лишь половина рта. Мы уже видели это подобие чадры в Баку и других городах республики и не удивлялись. Хотя какое-то чувство стеснения не проходило, тем более, что с нами за столом сидела пианистка-аккомпаниаторша, жена певца-баритона (их привезли отдельно) во вполне европейском платье с глубоким вырезом, который открывал мужским взглядам красивую грудь. Платье пианистки было изумрудно-зеленым. Я вспомнил склоны гор, мимо которых проезжали днем: изумрудно-зеленые со снежными вершинами. Заснеженными или уставленными облаками. Певица была блондинка, какие произрастают на северо-западе Руси. Муж ее был московский армянин, известный исполнитель русских романсов.

Чайные приборы и вазочки с вареньем убрали со стола. Посредине было воздвигнуто блюдо с невероятно аппетитными красно-коричневыми кусками дымящегося индюшачьего мяса, окруженного снопами зелени. Кроме того, в изобилии были маринованные овощи, в том числе чеснок огородный и дикий (черемша). И лиловая маринованная капуста, и маринованные обжигающие рот перцы. Буйство кавказского стола венчал азербайджанский плов, чугунный котел с которым был принесен, а содержимое выложено на овальное стеклянное блюдо величиной в полстола. Плов томили на оранжевых лепестках шафрана, и он благоухал, как весенний сад. Оранжевый плов был увенчан жареной на углях индюшатиной. Мы принялись угощаться.

Хозяйка и ее младшая сестра так и не садились с нами за стол, прислуживая гостям. На мое скупое замечание, вернее, скромное пожелание видеть их сидящими среди пирующей компании Сулейман небрежно отмахнулся: «Послушайте, уважаемый Даниил (мюалим Даниил), кто же будет нас кормить, если не женщины?!»

Из погреба был принесен ящик азербайджанского коньяка. Раскупорили первую бутылку. Начались тосты, конечно же, с традиционного — за всех гостей, потом по очереди за каждого, потом за дружбу наших народов (русского и азербайджанского), за дружбу всех народов страны и т. д. и т. п. Велась застольная беседа преимущественно об актерах и актрисах кино и театра. Тема в годы Совдепии привлекательная и безопасная. Собственно, актеры кино, новости науки и спорта, проблемы воспитания детей (семья и школа!) были обкатанными и вполне дозволенными темами застольных бесед. Люди старались не говорить о политике (о внешней — почти, о внутренней — никогда), кроме как с трибуны собрания, и говорить хвалебно-одобрительно. Правда была опасна, а лгать все-таки стыдились. Вообще, в те годы, если за столом собирались недавно познакомившиеся люди, разговор шел, как канатоходец по проволоке под куполом цирка. Скажем, вспомнит кто-то стихотворение Луговского «Курсантская венгерка» и тотчас замолчит, остережется ассоциаций с венгерскими событиями. Или Великая Китайская стена может притянуть тень Берлинской стены. Или, не дай Б-г, в азербайджанской компании упомянуть коньяк «Арарат»! Не провоцируешь ли ты разговор об армянской горе Арарат, аннексированной Турцией? Говорили об актерах и актрисах кино и театра. Пили крепко. Бражничала с нами и пианистка, жена московского баритона.

Читать дальше