Арно Зурмински - Отечество без отцов

Чем дальше они удалялись, тем тоньше становилась нить, связывавшая их с родиной. Уже во время сражений под Вязьмой и Брянском ее протяженность составляла свыше тысячи километров. Радио и почта прикладывали все усилия, чтобы эта ниточка совсем не разорвалась. Если вечерами они сразу же не засыпали от усталости, то сидели рядом с ротной канцелярией и слушали через раскрытые двери хриплый, забиваемый помехами голос, доносивший из Германии песни, полные страстного ожидания. Каждый при этом думал о своем. Гейнц Годевинд о русских истребителях, которые внезапно выныривали с оглушительным ревом над их позициями и тотчас же исчезали в ночи. Вальтер Пуш представлял себе, как британские бомбардировщики вновь вторгались в воздушное пространство рейха, нацелившись на башни церкви Святого Ламберти. Но большинство солдат думало о том, что было им ближе всего: о том, как под луной встречаются два человека.

— Что мы забыли в этой русской глуши, когда в Германии нас ждут миллионы девушек? — спрашивал Янош.

Письма, присланные по полевой почте, были их основной духовной пищей. Если почты не было трое суток, то возникало чувство сродни голоду. На привалах они вновь и вновь читали письма и, по возможности, тут же на них отвечали.

Однажды утром перед маршем капитан заявил, что им не следует рассказывать в письмах домой о плохом. Гестапо правомочно вскрывать полевые письма. Если оно найдет то, что придется ему не по вкусу, то возможны большие неприятности. Командование не допустит, чтобы в Германии население было обеспокоено письмами с фронта и начало бы сомневаться в победе.

Роберт Розен заметил по этому поводу в дневнике:

Я бы охотно спросил его, что означают плохие письма. Можно ли в них сообщать о могилах героев? Об ужасающей грязи в России и чувстве голода, когда запаздывает полевая кухня? Но солдат здесь находится для того, чтобы подчиняться, а не для вопросов. О том, что я с некоторых пор стал разносчиком вшей, об этом я, пожалуй, тоже не имею права писать.

Он спросил Годевинда, действительно ли полевые письма вскрываются и читаются. Тот со смехом покачал отрицательно головой:

— У нас имеются более важные дела, чем читать чужие письма. Мы ведь идем к победе.

С некоторых пор Роберт Розен регулярно писал Эрике. Мысль о том, что кто-то посторонний мог бы читать его письма, была ему неприятна. Вальтер Пуш был менее впечатлительным человеком. Наряду с его победными чаяниями, которые присутствовали в каждом из его писем, он грезил также и о супружеском ложе в Мюнстере. Сексуальные вопросы были вне цензуры. Ильза Пуш замазывала потом черным цветом отдельные места в его письмах.

После того, как подморозило, стало легче шагать. На деревьях лежит иней, они выглядят так, будто это аллея, ведущая зимой из Подвангена на Ангербург. Меня не покидает чувство беспокойства относительно того, как дальше будет идти эта война. Мы, жители Восточной Пруссии, знаем, что такое русская зима, но наши товарищи, живущие на Рейне, слабо представляют себе, как выглядит снег.

Мы входим в небольшой город. На окраине лежат семеро убитых немецких солдат, трое из них полностью обгорели. Сразу же за мостом еще тринадцать могил героев. Из-за мороза теперь уже все труднее закапывать наших погибших товарищей.

Вечером вернулся боец, который нес службу часовым в городской тюрьме. Он совершенно замерз, так как в тюрьме нет отопления, и сразу же полез на печь. Ему поручили охранять 46 гражданских пленных, в том числе одну женщину. Та все время кричала о том, что она не сделала ничего плохого. По его словам, это была очень красивая болгарка.

Слякоть. Сегодняшний пеший переход проходит в ужасных условиях и вновь растягивается на тридцать километров. Кому пришло в голову, что мы должны по России передвигаться пешком? Мы еще не проделали половину расстояния до Урала, а уже стерли ноги. Годевинд говорит, что Россия продолжается и за Уралом. Молю Бога, чтобы нам не пришлось завоевывать Сибирь! Как хорошо, если бы рядом был мой конь Феликс. На нем можно было бы и дальше скакать по России.

Вечером к нам в дом заходят двое русских. Мы не знаем, что делать с ними, обыскиваем их на предмет наличия оружия и разрешаем переночевать с нами. Утром мы их уже не видим. Санитары, которые были с нами в этом доме, выставили их наружу. Что с ними дальше произошло, нам неизвестно. Выстрелов мы не слышали.