Александр Зиновьев - Желтый дом. Том 2

— Их можно заменить.

— Насколько? Всех? Замены возможны. Можно заменить худших. Но это — не более десяти процентов. Пусть останутся лучшие. Но они хуже этих худших во сто крат — они хитрее, изворотливее. А кто придет на смену заменяемым? Вот в чем загвоздка! Решения принять можно любые. Но систему власти образуют не ангелы и боги, а простые смертные, которые поддерживают существующую систему жизни как наиболее удобную для них. И будут ее хранить несмотря ни на что. А главное, друзья мои, само население не откликнется на это решение Пленума ЦК желаемым образом. Ужасы сталинского периода? Слыхали! Это уже не ново. Знаем. Уверяю вас, опубликуйте разоблачительные книги официально — интерес к ним не будет из ряда вон выходящим. А то и совсем читать не будут. Факты нарушения прав человека, беззакония, бесчеловечности? О Боже мой! Да мы их вам сами приведем во сто раз больше. Зайдите в любую семью, в любое учреждение. Поговорите с людьми, и у вас волосы зашевелятся от тоски. Народ останется равнодушен — это решение ничего не изменит в его обыденной жизни.

— А если Пленум ЦК решил бы передать власть диссидентам?

— Народ не допустил бы этого.

— А что ты сам думаешь по этому поводу?

— Я тоже категорически против.

— Почему?

— Оскорбительно.

— А нынешние кретины не оскорбительны?

— Но они пришли к власти по законам нашей жизни, а не вопреки им. Они естественны. К тому же есть законы жизни, не зависящие от качеств людей. По этим законам допущенные к власти люди либо скоро потеряют ее, либо будут хуже прежних правителей, если удержатся.

— И что ты предлагаешь?

— Уйти в себя и найти прекрасное будущее в себе самом.

— Допустим, тебе это удастся. А как быть другим? Мне? Ему? Матренадуре?

— Матренадуре в себя уходить не надо, она и так давно живет в прекрасном будущем. А что касается вас...

— А что касается нас, — сказал Кандидат, — то тут проблемы и подавно нет. Мы готовы уходить куда угодно, только не в себя. В себя мы уходить не будем ни при каких обстоятельствах, ибо это противоречит самым глубоким основам нашей жизни. И никому другому не позволим это сделать. Наш человек должен жить, как говорится, душа нараспашку, чтобы всем виден был насквозь.

— А ты попробуй помешай. За чужой душой уследить не так-то просто.

— Я мешать не буду. Но я уверен, что найдутся другие, кто сделает это. Над всеми нашими душами есть бдительное око собрата твоего, помни об этом. И берегись.

— Боятся они нас. А как же не бояться? Нас все боятся. Сила у нас есть, вот и боятся.

— И американцы боятся?

— А эти больше всех боятся.

— А чего им бояться? У них же тоже есть сила. И не меньше нашей.

— У них есть что терять, потому и боятся. Когда есть что терять, всегда боятся. И мы боимся, но меньше: у нас терять меньше.

— Ваш племянник в какой-то важной делегации был, судя по его рассказам. Как их там принимали?

— Хорошо принимали. Племянник остался доволен. Руки жали. Господами называли. В отелях поселили. По всей стране бесплатно возили и все показывали. Портреты во всех газетах напечатали. Интервью брали. Боятся нас, потому и принимают. Если бы не боялись, ни за что не приняли бы. Кто такой этот мой племянник? Шпана! И не племянник он вовсе мне, а не то двоюродный, не то троюродный. Седьмая вода на киселе. А тоже мне — господин! Интервью! Тьфу!

Постепенно я втянулся в свою спунологию. И она завладела мною целиком. Причем сделал это я не только по зову сердца, но и по велению разума — к этому времени у меня сложилась четкая социальная концепция. Суть ее в двух словах такова. Живем мы скверно — это факт. Причины скверности — не исторически преходящие случайности, а неотвратимые законы нашего общества. И в силу тех же самых законов мы не можем надеяться на лучшее. Конечно, улучшения в смысле питания, одежды, медицины и другие возможны. Но они ничтожны. И они не смогут послужить утешением в нарастающей мерзости в прочих более важных отношениях, касающихся общего статуса личности в обществе. Причем бороться против этой мерзости в общественных масштабах — дело совершенно бесперспективное, ибо в силу все тех же законов общество открывает исчезающе ничтожные объективные возможности для борьбы с этой мерзостью. И потому... И потому я ушел с головой в спунологию. Но чтобы не быть голословным, постараюсь все же изложить свою социальную концепцию более подробно — авось кому-нибудь и сгодится.