Амос Оз - Уготован покой...

Эйтан смерил незнакомца подозрительным взглядом: этакий тощий юноша, узкие плечи опущены, достаточно одного несильного толчка, чтобы свалить его, поскольку и так он стоит пошатываясь. Тревога улетучилась, уступив место легкому раздражению. Эйтан Р. — крепкий лохматый блондин с коротким и вздернутым, как у младенца, носом и мощной челюстью — широко расставил ноги, обутые в тяжелые рабочие ботинки, и, глядя на незнакомца в упор, сказал:

— Добрый вечер? — Слова эти прозвучали как вопрос, а вовсе не как приветствие, потому что парень казался Эйтану несомненным чужаком.

Незнакомец неожиданно улыбнулся (улыбка выглядела какой-то преувеличенной) и, столь же неожиданно перестав улыбаться, испуганно ответил:

— Добрый вечер. — Акцент явно выдавал в нем чужака. — Где сейчас можно найти председателя кибуца? — спросил он.

Эйтан Р. не торопился с ответом, обдумывая вопрос. Он все еще тешил себя мыслью о том, как появляется в библиотеке и со скандалом выдергивает Сточника с заседания кружка по изучению истории еврейской философии, но преодолел искушение, успокоился и сказал, растягивая слова:

— Ты имеешь в виду секретаря кибуца? Наш секретарь болен.

— Ну конечно, — с такой готовностью отозвался гость, словно любому младенцу было известно, что секретари всех кибуцов — люди непременно больные, и он изначально обязан был знать об этом. Жаль, что, к стыду своему, он так опростоволосился, задав этот вопрос, но все-таки нельзя ли извлечь из ситуации хоть крохотную прибыль, если продолжить торг? — Ну конечно, — повторил он, — я это хорошо понимаю. И, без сомнения, желаю ему полного выздоровления. Но разве в кибуце нет распределения ответственности? Возможно, у вас есть какой-нибудь заместитель или ответственный дежурный?

Эйтан, забавляясь, вновь взглянул на незваного гостя и медленно-медленно качнул несколько раз своей тяжелой башкой сверху вниз. И уже готов был добродушно заулыбаться, когда в бледном свете фонаря, падающем из-под ближайшего жестяного навеса, взгляд его наткнулся на взгляд незнакомца, который будто ожег его зеленым огнем, и было во взгляде чужака нечто одинаково близкое и к радости, и к отчаянию, а вокруг глаз его что-то нервно подрагивало. Во всем облике юноши ощущались пугливое беспокойство и напряженность, смешанные с подобострастием и хитроватой покорностью.

Ситуация перестала казаться Эйтану Р. забавной: стоящий перед ним парень производил впечатление человека неискреннего. Поэтому Эйтан перестал улыбаться и предпочел заговорить с той грубоватостью, к которой привык в армии:

— Ладно. Чем тебе можно помочь. — На сей раз интонация его не была вопросительной.

Неизвестный не спешил ответить, словно и в самом деле в мгновение ока уловил и усвоил ту тактику, которая давала Эйтану превосходство, — несколько секунд повременить с ответом.

Он поколебался, переложил гитару из правой руки в левую, и сразу же пришло решение, он протянул высвободившуюся правую руку и произнес:

— Здравствуйте. Очень приятно. Меня зовут Азария Гитлин. Я… Я хотел бы остаться здесь. Жить у вас, так сказать. Только в кибуцах еще осталась справедливость. Ни в одном другом месте справедливости теперь не найдешь. Я бы хотел жить здесь…

Эйтану поневоле пришлось протянуть свою руку и коснуться кончиков пальцев той руки, что была протянута ему навстречу. Ему все это казалось нелепым: вдруг среди кустов, за складом с удобрениями, обмениваться рукопожатием с этой странной личностью.

Азария Гитлин, не останавливаясь, продолжал объяснять и уговаривать:

— Видишь ли, товарищ, я бы не хотел, чтобы с самого начала ты понял меня неправильно. Я вовсе не из тех, кто рвется в кибуц в силу всяких личных причин и ищет тут неизвестно что. В кибуце люди и по сей день связаны друг с другом, в то время как во всем мире ныне можно встретить лишь ненависть, зависть и грубость. Потому-то я прибыл сюда, я намерен присоединиться к вам и изменить к лучшему свою жизнь. Обрести внутреннюю связь с ближним — значит, по моему мнению, обрести связь со своей собственной душой. Я бы хотел, с вашего позволения, поговорить с нужным человеком…

Чужой акцент. Эйтану не удавалось определить какой именно. Им овладело нетерпение. Место, где они стояли, было на самом краю кибуцной усадьбы. Примерно в тридцати метрах отсюда находился забор. И среди витков ржавой колючей проволоки горел там тусклый фонарь. Просевшая бетонная дорожка была покрыта слоем липкой грязи. При каждом шаге грязь взрывалась брызгами, чавкала и булькала, словно лопались один за другим нарывы, наполненные жирным гноем. Однажды слышал Эйтан Р. от Сточника об одном студенте, который жил в кибуце лет тридцать тому назад, и именно сюда тот примчался, охваченный безумием, и палил из револьвера в каждого, кто пытался к нему приблизиться.