Амос Оз - Уготован покой...

С этими словами он тяжело поднялся с кресла, постанывая, словно неуклюжее страдающее животное, встал во весь свой рост, протянул уродливую руку, чтобы похлопать Иолека по плечу. Щекой своей он коснулся щеки Хавы, а Римону обнял за плечи и сказал ей на ухо, будто нашептывая что-то секретное:

— Мне очень жаль, дорогие мои. Возможно, мне дано почувствовать лишь малую толику того, что вы сейчас переживаете. Во всяком случае, вот вам мое твердое слово: мы сделаем все, что в человеческих силах, чтобы вернуть вам пропавшего сына. А ты, моя красавица, — Эшкол вновь произнес это слово по-русски, — неужели ты и вправду подумала, что мы затеем драку меж собою, Иолек и я? Вот, пожалуйста, я обнимаю этого разбойника, сама можешь убедиться. Прощай, оставайся с миром. И ты, молодой человек. Сидите, пожалуйста, что это вы все поднялись, ради Бога, не стоит вставать. Весьма и весьма сожалею, что тяжкие мои грехи вынуждают меня бежать отсюда немедленно. Иолек, крепись и сохраняй мужество! Хава, будь сильной. Один только Бог знает, каково вам сейчас на самом деле, вам, безвинным и безгрешным, не совершившим зла. Не будь грустной, красавица , не надолго мы оставим тебя одинокой. Мы будем искать и найдем пропажу, вернем тебе то, что было так дорого твоей душе. Мир вам и благословение.

— Ваша честь! — взорвался внезапно Азария и ринулся вперед, собираясь своим худеньким телом преградить дорогу гостю. Он встал перед ним словно солдат-новобранец, в напряженной стойке «смирно», вытянув руки по швам. В голосе его звучали и вызов, и надрыв, в нем одновременно слышались ноты высокомерной надменности и полного отчаяния. Упрямый, взъерошенный, парень напоминал маленького зверька, загнанного в угол. — Ваша честь! Позвольте мне украсть всего лишь несколько мгновений вашего драгоценного времени. Есть у меня некое… замечание. Нет, я не забыл, что сказано у Екклесиаста: «Мудрость бедняка презираема», но и вы ведь, ваша честь, наверняка помните вторую часть этого стиха: «…и слов его не слушают». Я прошу всего лишь две секунды…

— Ну, отвори уже уста свои, и пусть слова твои озарят нас светом, — остановившись, произнес Эшкол с улыбкой. И улыбка эта, будто по мановению волшебной палочки, вдруг изменила выражение его лица: он стал похож на добросердечного, убеленного сединами, прожившего долгую жизнь крестьянина, эдакого добродушного мужика-славянина, собирающегося жилистой рукой погладить по холке перепуганного жеребеночка. — Проси, юноша, хоть полцарства.

— Ваша честь, простите меня, ради Бога. Но вы должны знать, что это не вся правда.

— То есть? — спросил Эшкол со всей возможной терпимостью. И отеческая улыбка не исчезла с его лица, он весь обратился в слух и даже, напрягшись, слегка наклонился вперед, к дрожащему парню.

— То есть вас, ваша честь, ввели в заблуждение. Возможно, без всякого злого умысла. По-видимому, из одного лишь благоговейного страха. Но тем не менее, ваша честь, вы введены в заблуждение. Минуту назад вы заметили, что не возьмете в толк, как можно оставить ее, то есть Римону, одну.

— И что же?

— И это неправда, мой господин. Это всего лишь фасад. Как вы заметили, ваша честь, все тут ломают перед вами комедию. Правда же в том, что Римона не осталась одна. Ни на мгновение. Как всегда, вам лгут. Они…

— Азария! — рубанул Иолек, закипая от возмущения, которое поднялось из самой глубины его существа. Лицо его побагровело, он стал похож на пылающего яростью и гневом вождя индейского племени. — Замолчи! Немедленно!

А Срулик предположил с осторожностью:

— Мне кажется, товарищ Эшкол очень спешит отправиться в путь и у нас нет никакого права задерживать его.

— Ваша честь, — уперся Азария, подавшись вперед, то ли собираясь согнуться в низком поклоне, то ли намереваясь рухнуть в какую-то пропасть, — я прошу вашу честь задержаться менее чем на сорок секунд — по секундомеру. От спешки уже погиб, как говорится, не один медведь. Право и долг вашей чести получить всю относящуюся к делу информацию, чтобы можно было все с толком взвесить и принять справедливое решение. Ионатан Лифшиц — единственный друг, который был у меня за всю мою жизнь. Ионатан — это мой старший брат. Русские говорят: закадычный друг в несчастье — что тулуп в ненастье. Вы, возможно, уже забыли, что это значит — закадычные друзья. Это когда друг за друга в огонь и в воду. Любящие и преданные. И сейчас не столь важно, кто такой я. Предположим, я слабак. Скажем, клоун. К делу это не относится, как говорится. Допустим, я низкая душа. Разве подобными словами не говорят и о вас, ваша честь? За вашей спиной, разумеется. Но вот что вы и вправду должны знать: Ионатан отправился в путь, чтобы отыскать смысл жизни. Не смысл. Суть. Причину. Цель. Иначе говоря, любой человек — он свободен. Личность отнюдь не является собственностью общества. Она не принадлежит ни родителям, ни жене, ни кибуцу. И даже — здесь я прошу прощения, что вынужден говорить столь дерзко, — главе государства она не принадлежит. Правда превыше вежливости. А посему личность принадлежит только самой себе. И, пожалуй, даже не это главное. Ведь подобное утверждение непреложно следует из правил иудейской традиции, и, по сути, мы, евреи, превратили это правило в универсальный закон. Ваша честь, вы ведь наверняка еще не забыли, к примеру, наших пророков и все такое прочее. Так что же из того, что в один прекрасный день он решил выбраться отсюда? Это запрещено? Так что же из того, что предпочел он не оставлять адреса? Какой закон он преступил? Какое постановление нарушил? Что, вся жизнь — это сплошная армия? Он уехал, и дело с концом. Перестаньте его преследовать. Это вне полномочий власти. Да и ваша честь в юности — так я слышал от Иолека — тоже бежали из дома, из России, и прибыли в Эрец-Исраэль. Простите мне мою резкость. Если необходимо, я готов взять свои слова обратно. Но только последние резкие слова. Ведь и вы, ваша честь, в недавней дискуссии с самим Бен-Гурионом заявили: «Желание человека следует уважать». Это было сказано в связи с отношением к партии. Вы наверняка помните. В свободном волеизъявлении, в ясном сознании поднялся Ионатан и уехал в неизвестном направлении, а перед этим передал мне, как говорится, на хранение, вернее, нет, не передал на хранение, а вручил мне свою жену. И теперь она моя жена. Я признаю, что тут есть моральный аспект: Хава и Иолек для меня родители, и Срулик мне тоже как отец, но истина превыше всего. Нет у них никакого права преследовать Иони, равно как нет у них права требовать, чтобы я отказался от своей жены. Ведь и всяческим уступкам есть предел. Красная черта, так сказать. Я цитирую, ваша честь, ваши слова, сказанные в Кнесете, нашем парламенте, позавчера. И слова эти справедливы на все сто процентов. И вообще, ваша честь, правда за вами, а господин Давид Бен-Гурион — враг свободы. Здесь страна евреев, здесь не джунгли. Ваша честь, вы должны последовательно отстаивать свою позицию. Ваша честь, вы обязаны стать на мою сторону. Ибо теперь она моя жена. Де-факто. То есть вопреки тому, что покамест не де-юре. Полиции нечего сказать по этому поводу, и закону тоже нечего сказать, даже глава правительства и министр обороны — при всем моем уважении — должен воздержаться от вмешательства, которое может нанести мне вред. Соизвольте, ваша честь, прежде чем отправиться в путь, объяснить им тут одну-единственную вещь: это непреложный факт. А поскольку ваша честь отправляется сейчас на границу с Сирией и там уж точно будут лгать вам направо и налево, чтобы ввести в заблуждение разными полуистинами, то я позволю себе продолжить…