Хосе Альдекоа - Современная испанская новелла

Высокий снова захохотал.

— Убивайте их! Убивайте!

К бойне уже подходили мужчины в комбинезонах. Ступая по лужам крови, они тащили тела раненых. Прямо к гигантским пилам. Умирающие корчились в муках, молили о пощаде. А мужчины в комбинезонах безжалостно подталкивали их к адским машинам. Пилы отрезали у людей конеч ности, головы, кромсали тела, разбрызгивая кровь, отбрасывая куски мяса.

— Еще людей, еще! Убивайте их!

Прибывали новые пополнения. Двести тысяч, пятьсот, миллион человек. Темное море голов волновалось, исчезая где‑то вдали.

— Давайте еще! Еще! Еще! Убивайте их! Убивайте!

Лавина людей устремлялась на фабрику смерти, и все они падали под ударами стали. Над головами проносился оглушительный шквал воплей, рыданий, проклятий.

А солдат все молил:

— Нет! Нет! Не хочу!

Высокий кричал:

— Нужно убивать! Беспощадно! Беспощадно!

Стальные когти подъемного крана вонзились солдату ниже живота. Он скорчился от боли, закричал. Стальная лапа взметнула его высоко над землей. Оттуда он увидел множество темных зданий. Из труб валил дым, языки пламени прорезали темноту фиолетовыми молниями. Мужчины в комбинезонах сновали взад — вперед, словно муравьи. Они сжигали, разрезали, кромсали человеческие тела. Чудовищным смерчем устремлялись вверх громадные языки пламени, грохот машин, клокотание гигантских котлов, предсмертные хрипы люден.

Подъемный кран опустил солдата в громадный зал, облицованный белым блестящим кафелем. Горел ослепительно яркий, режущий глаза свет. Весь зал был уставлен прилавками, у которых стояли длинные ряды женщин, мужчин и детей с сумками в руках, покорно ожидавших своей очереди. Прилавки были узкими, и за каждым из них стояло по мяснику. Мясники посмеивались, перебрасываясь грубыми, непристойными шутками. С крюков свисали освежеванные человеческие трупы землистого цвета, с разможженными головами и остекленевшими глазами. Мясники отрезали от этих жутких туш куски, клали их на весы, издеваясь над своими безмолвными покупателями, принимали от них деньги, с шумом вращали ручки счетных машин.

Он зашатался, чуть не упав от ужаса в обморок.

— Нужно убивать! Беспощадно! Беспощадно!

— Нет! Нет! Я не хочу! Нет!

Как безумный, он с криком бросился бежать. Но снова оказался в когтях подъемного крана. Стальная лапа прижала его лицом к краю трубы, которая с оглушительным ревом всасывала в себя бурлящий поток. Ему казалось, что стальные когти вдавили его в землю, они разрывали легкие, стискивали спину так, что было слышно, как трещат ребра. Поток уносил за собой стариков, женщин и детей — гниющую массу человеческих тел, высохших от голода, покрытых ожогами, ранами, изъеденных зловонными язвами. Одни протягивали к нему руки в отчаянии и мольбе, другие проносились безмолвно, лишь бросая на него полные ужаса и ненависти взгляды. Те, которых еще не успело поглотить жерло трубы, яростно боролись, кусая и ударяя друг друга в безумной надежде выбраться из адского водоворота.

Увидев это, он закричал, словно в предсмертной агонии, пытаясь из последних сил перевернуться на спину. Но стальная лапа еще сильнее прижала его к земле, и он не мог пошевелиться от нечеловеческой боли.

Но вот он глазами отыскал их. Она держала на руках сына. У обоих были изуродованные, опухшие, серые от страдания лица.

Она бросила на него полный кротости и беспредельной тоски взгляд и исчезла в водовороте. Теперь он видел только ее руки, судорожно сжимавшие тельце ребенка над водой.

Он закричал:

— Спасите их! Их еще можно спасти!

Но рядом вырос высокий. Он захохотал и ударом тяжелого гаечного ключа размозжил мальчику голову. Словно оранжевый гранат, по воде поплыл мозг ребенка.

— Ты тоже должен убивать! Беспощадно! Беспощадно!

И солдат, рыдая, повторял:

— Беспощадно! Беспощадно!

Внезапно горизонт озарился. И ветер — точно неподалеку пламя потрескивало — донес отдаленное громыхание, и громыхание это — так повторялось из ночи в ночь — стало медленно расползаться вширь, обозначая линию фронта.

Подняв голову с подушки, мальчик позвал:

— Мам, слышишь?

— Спи, — прошелестел в соседней комнате голос матери.

— Ты ничего не слышишь?

— Тише, брата разбудишь.

— Можно к тебе?

— Нет.

— Тогда ты иди сюда.

— Не бойся, лежи тихо и, сам увидишь, скоро уснешь. Мальчик честно зажмурил глаза, но легче не сделалось: