— Заходи.
— Не могу, мул тут у меня с повозкой. Возьмешь чего? Гляди, салат какой! А то зелень на суп. Бери чего хочешь.
— Спасибо тебе, Энкарна, но сегодня не надо…
— Ну и денек выдался!
— Времена уж такие, — пояснил Антонио.
— Такие — сякие… Семь бед — один ответ. Тпру, шальной! Ну и мул. Стой, окаянный! Не мул, а божье наказанье: и слепней, кажись, нет, а все дергается. Ну ладно, раз покупать не желаете…
— В другой раз…
Зеленщица кивнула и отправилась дальше. Глотка у нее была луженая.
— А ну, хозяюшки, налетай! Салат, салат кому! Что за чертовщина такая, куда все женщины подевались? Сейчас ведь были…
— Были да сплыли, — отозвались с угла. — Теперь вам — одна дорожка: товар в зубы и айда в Барселону, Мадрид или Валенсию…
— А там и до Германии рукой подать, — подхватил другой.
— Лоботрясы вы хорошие, вот что я скажу. Все вам трын — трава.
— А куда денешься? Коли дома так, то на чужбине и подавно ярмо на шею наденут. Верно говорю? Тут хоть и не заработаешь ни хрена, а все что‑нибудь да перепадет. Вот оно как. Хочешь жить — умей выкручиваться.
— Что‑что, а это они умеют, — не удержалась Хуана.
— Все никак не надумаешь? — спросил Антонио.
— Ну и дела! — бранилась торговка. — Эд ак намвсем отсюда ноги уносить придется.
Просигналил где‑то автомобиль, донесся шум мотора. Парни на углу загалдели.
— Ага, и Тоньехо там. Ужо доберусь я до него…
— Будет тебе.
— З нкарна! Иди сюда, — вернул кто‑то зеленщицу.
На углу по — прежнему чесали языки. Антонио захлопнул дверь.
— Устал, что ли?
— Нет, не очень.
— А что Бернабе говорит?
— Да ничего. Вот тыкву, говорит, посадим…
Хуана принялась расчесывать волосы.
— Прежде‑то как хорошо было!
— Мало ли что прежде было.
В соломе чирикали воробьи. Наверху в листве копошился, склевывая молодые виноградники, пгенец — козодой.
— Не прожить мне без двора без нашего.
Антонио присел на вязанку, ту, что принес из леса.
— Как‑нибудь проживешь.
— Нет, не проживу.
— Вот ведь Сатурнино уехал. Какой у него дом теперь, слыхала?
— На тот свет раньше попадешь, чем такой дом выстроишь.
— Девчонка кричит все?
— Дала ей супу, вроде уснула.
Первые ласточки уже прилетели. Высвистывая свое, они сновали под карнизом, безразличные к людским тяготам.
— А тут еще зима какая — холода, стужа! На виноградниках, что померзло, всей деревней обрывали. Да трактора Эти — танки прямо, страх один.
— Ехать мне надо. Сама видишь.
Какой‑то воробьишка подскакал к двери пустого — без скотины — хлева.
— Прежде‑то четыре полосы у нас было, да ты поденно на стороне подрабатывал… А теперь и мул сдох, и ячмень какой — кто его купит?
Антонио достает кисет, долго и бережно сворачивает сигаретку. Хуана следит за его пальцами. Вот он подносит листик клейким краем к губам, слюнит его, неспешно заклеивает.
— Да — a, то прежде…
— А Николас чего говорит?
— Что больше меня не ждет, вот чего.
— Ему легко. Один, бессемейный.
— А семейных сколько поуезжало, будто ты не знаешь, Хуана.
— Ну, и чего хорошего? Возьми Хосефу, Долорес, Асунсьон… Разве это жизнь: каждый день на почту бегать? «Мне есть что‑нибудь, Луис?» — «Нет покуда, зайди завтра». Ваш брат на письма не больно тароват. А кто и грамоте не Знает, откуда и знать‑то ее? Весь век свой в земле копаешься.
— Я буду писать.
Хуана подсела к мужу.
— Мам! — В дверях показался Тоньехо.
— А, вот и ты наконец.
— Пап, это машина дона Хесуса проезжала.
— Я тебе покажу машину…
Мальчишка был худенький. На отца он смотрел с опаской, наперед жалостно посапывая носом. Антонио притянул его было за рукав. Парнишка тихонечко заскулил.
— Ладно, отпусти его, — вступилась Хуана.
— А, пропади все пропадом, — ругнулся Антонио, но отпустил.
Прежде и вправду жизнь была другая. Опять же мул. Четыре полосы ячменя. Обстригал виноград у дона Хесуса. Подрабатывал на винзаводе. А в августе страда начиналась — еще на два месяца. Теперь все не так.
— Говорят, житье лучше стало.
— Еще чего! — возмутился он. — Лучше некуда. Народ-то… тьфу! — И сжал кулаки.
— Говорят: люди знают, что делают. Вернется такой, глядишь, приоделся, то да се. Может, и вправду лучше?
— Заладили: «лучше, лучше…»
— А я видел трактор дона Хесуса, новый который.
Антонио посмотрел на сына. Взял за руку.
— Уезжаю я, вот какое дело, сынок.
— Во Францию?
— Угу.
— А у Бласа отец в Барселоне. И его мама так и говорит: «Вот как вернется…» Он на праздники вернется, привезет хлопушки.
Читать дальше