Хосе Альдекоа - Современная испанская новелла

К реке мы спустились почти бегом. Непомерно большой мешок, болтавшийся у меня сзади, гремел жестяными коробками и всякий раз ударял по спине, когда мне приходилось делать шаг пошире. При этом и фляга неизменно давала мне шлепка по заду.

Сначала можно одним прыжком перескочить через быстро текущий ручей с очень прозрачной водой. Но потом надо перейти реку по кое‑как сбитому мосту, который каждую зиму сносит половодьем. Его мастерят из стволов деревьев, веток, а сверху насыпают землю и немного щебня. Когда идешь по Этому мосту, он то опускается, то поднимается, плавно, в такт шагу. Сразу же за мостом начинается роща, а посреди нее — мельница у неширокой протоки, несущей свои обычно тихие темные воды. А там дальше — шоссейная дорога.

Дорога поднимается до самого Логроньо. Вдоль нее, как часовые, стоят два ряда тополей, высоких и стройных, словно их выточил ветер, залетевший сюда со склонов сьерры.

Мы пересекли дорогу и пошли через поле, разделенное на участки. На одних участках хлеб только сжали, другие были уже вспаханы, на третьих лежал гравий. Мы направлялись к лесному массиву, прилегающему к селению Орбанеха.

К лесу мы подошли еще засветло. Здесь растут дубы, кусты падуба, а также хара [22] Хара — род кустарника. . Его пересекают проезжие дороги из Орбанехи и Кинтанильи в Атапуэрку и в Ибеас. Углубившись в лес, мы первым делом принялись искать подходящее место для охоты.

Нельзя сказать, что орбанехский лес — сплошные заросли или, наоборот, сплошное редколесье. Местами он довольно густой, но с многочисленными небольшими прогалинами. На этих прогалинах растет низкая желтовато — зеленая трава.

— Здесь, — сказал мне отец, — резвятся на закате солнца дикие кролики. И резвятся они всегда на одном и том же месте. Смотри‑ка!

Он нагнулся и подобрал с земли несколько горошин помета. Они еще не успели высохнуть и пожелтеть. Тут же лежали и совсем уже высохшие, пожелтевшие. Те, что поднял отец, были оставлены совсем недавно, очевидно накануне вечером. Они еще сохраняли черноватый оттенок и бархатистый блеск. Держа горошины в левой руке, отец медленно и молча начал давить их пальцами правой — большим и указательным. Я смотрел, как он это делает. Мой отец вообще все делал хорошо и обстоятельно. Не сводя с них взгляда, он раскрошил одну за другой все горошины. Сомнения быть не могло: здесь прошли кролики. Мы встали на колени и довольно долго осматривали землю, стараясь выяснить, откуда они выбегают на прогалину. Когда выбираешь место для засады, знать это очень важно. Нам позезло. Направление хода кроликов и ветра совпадало. Так что мы стали искать местечко поудобнее на противоположной стороне прогалины.

Здесь стояли два дуба в окружении колючих кустов падуба. Мы наломали веток, чтобы устроить засаду. Потом отец, прислонив т; веткам ружье и стараясь не шуметь, принялся раздвигать их, обламывать тонкие веточки, желая проделать отверстие для наблюдения. Я сбросил с себя заплечный мешок, флягу и взялся делать то же самое, повторяя каждое его движение. Обламывание веточек сопровождалось сухим и довольно громким треском. И коротких паузах наступала приятная тишина. Сначала мне нравилась эта тишина. Но с каждым разом она становилась все продолжительнее, а треск — все громче. Сердце у меня колотилось, и я уже не испытывал от такой тишины ни удовольствия, ни облегчения. Она напоминала резину, которая все растягивается и растягивается, а потом с треском лопается, вызывая ощущение болезненного удара. Я перестал обламывать ветки, а отец продолжал. Как и всегда, он делал сейчас все толково и на совесть. Наконец он сказал:

— А ну, вытащи‑ка из мешка коробки. Пора закусить. Скоро уж и солнце сядет.

Я сразу же засуетился в своем укрытии: развязал мешок и достал из него коробки. На хлеб мы положили картофельную лепешку, лук и колбасу. Все это я уплетал с превеликим аппетитом, точно ел украдкой какое‑то особое лакомство. Покончив с едой, мы попили воды из фляги. Вина у нас не было.

— А теперь, — сказал отец, — будем ждать.

Брови у моего отца очень густые и курчавятся. А сейчас, в лесных сумерках, они казались еще гуще. Напряженное, чуть сдавленное дыхание с легким свистом вырывалось у него из ноздрей.

Свет быстро угасал, и у меня было такое впечатление, будто я слепну. Я терпеливо пытался приспособить зрение к сгущавшимся сумеркам, но мне это не удавалось. Вскоре все вокруг стало почти незримым, так что разглядеть что‑нибудь было и в самом деле трудно. Темнота разлилась повсюду равномерно, однако густота мрака уже не менялась. Начиналась таинственная жизнь леса: повсюду короткие, резкие звуки, которые возникают неожиданно и тут же обрываются. Эти Звуки пугают, заставляют вздрагивать. Слышно было также, как мягко взмахивают крыльями совы и другие ночные птицы.