Геннадий Падерин - Шахматы из слоновой кости

– Теперь можно играть в открытую: в нашем распоряжении, Макаров, полные сведения о ночном происшествии, так что выкладывайте все начистоту. Добровольное признание облегчит вашу участь.

Нет, это был тертый калач: мгновенно изобразил благородное негодование:

– Или я вам не рассказывал?! Еду – лежит! Подобрал, привез…

– Все понятно, Федор Сергеевич, – усмехнулся Виктор, – от этого гражданина откровенности ждать не приходится. Может, проведем с его участием следственный эксперимент?

Гавриленко посмотрел на часы, прикинул что-то про себя, кивнул согласно.

– Только Светлану Ивановну пригласить надо. И понятых.

Перед выездом Виктор заскочил в лабораторию – узнать, когда будет готово заключение экспертизы по поводу обнаруженных им на шпангоуте автобуса волос.

– Хорошо бы поскорее все сделать, – попросил дежурную лаборантку.

– Вы же все равно сейчас спать отправитесь, – пожала она плечами.

– А вам-то об этом откуда известно?

– Разве это не написано на вашем лице? – и добавила успокаивающе: – Хорошо, хорошо, позвоню домой.

Спать… Сейчас, когда главное было позади, сонливая истома действительно разлилась по всему телу, отпечаталась, очевидно, и на лице. Отпечаталась, несмотря на все его усилия не поддаваться… Ну, да ладно, еще каких-нибудь полчаса – и все, конец истории со стремянкой.

Он вышел па крыльцо. Все уже собрались у автобуса, ждали его. Водитель, не в силах понять, что затевается, сторожко взглядывал то на одного, то на другого.

– Как сделаем, Виктор Пантелеевич, – спросил Гавриленко, – может, ты поведешь?

Виктор молча кивнул, полез в кабину. В салоне разместились Светлана Ивановна, незнакомые Виктору мужчина и женщина – понятые, Федор Сергеевич и водитель. Федор Сергеевич занял место на переднем сиденье, у самой двери – здесь сидел ночью задремавший на свою беду слесарь.

Тронулись. Виктор повел автобус к месту ночной трагедии. Он вырулил на Ветлужскую на полквартала выше строящейся пятиэтажки, дождался интервала между проходившими по улице машинами и, наращивая скорость, двинулся к знакомому повороту. Вот уже и забор, опоясавший стройку, вон и пролом в заборе, который сбил их поначалу с толка; быстрее, быстрее…

Автобус мчался теперь на полной скорости, круто вписываясь в изгиб дороги. Виктор почувствовал, как его всем корпусом неудержимо клонит вправо. Он дотянулся до рычажка пневматики, и передняя дверь в салоне послушно раздвинула створки. И тотчас в зеркале, обращенном к салону, отразилась фигура Федора Сергеевича, безвольно посунувшегося к распахнутой двери.

– Стой! – крикнул Виктору водитель, метнувшись к стеклу, отделявшему салон от кабины. – Останови!

Его широкое лицо как-то мгновенно опало, губы дрожали.

– Я все расскажу…

Зовут моего героя, как читатель, видимо, уже обратил внимание, Виктор Пантелеевич. Фамилия – Горох. Остальные анкетные данные, мне кажется, для фрагментов и не требуются.

В старину существовало поверье: если написать на бумажках цифры 220 и 284, потом скормить одну бумажку юноше, а вторую – девушке, через некоторое время молодые люди беспременно полюбят друг друга.

А какую цифру надлежит преподносить на завтрак Её сиятельству Музе, дабы она – нет, не заикаюсь о любви! – пусть просто улыбалась бы иногда начинающему автору?

Уверен: такая цифра в природе существует. Однако мне лично открыть ее не посчастливилось. Поэтому, когда набрался смелости принести один из первых рассказов на суд известному сибирскому писателю Афанасию Лазаревичу Коптелову, он, ознакомившись с моим творением, спросил с добродушной лукавинкой:

– У тебя дома какое отопление?

– Паровое, – ответил я, недоумевая.

– Жаль, что не печное, – сказал писатель, – тут двадцать восемь страниц, значит-вот-да, можно бы использовать для растопки… Ну, а вот об этой страничке давай поговорим.

На странице, что держал в руках, были отчеркнуты карандашом два абзаца – как раз те, в которые мне во время работы над рассказом не удалось втиснуть ни одного красивого выражения, ни одной звонкой фразы.

– Здесь живинка теплится. Обещающая живинка, значит-вот-да. Так и нужно писать.

И стал расспрашивать, чем занимаюсь, какие планы на будущее. А в заключение посоветовал:

– Если перо не баловство, надо идти в газету. Лучшей школы не знаю.