Феликс Кандель - Коридор

Веня Вдовых отоспался‚ отъелся‚ отдохнул от прежних времен‚ когда днем работал‚ вечером учился‚ утром‚ до смены‚ с бутылочками за молоком бегал‚ ночью вставал‚ ходил с Галкой по комнате‚ прижимал к себе‚ чтобы согрелась‚ успокоилась‚ перестала плакать. Дрожал над дочкой‚ смотрел изумленными глазами‚ и все жены своим мужьям ставили его в пример. В последние годы стал Веня посматривать на Самарью Ямалутдинову. Он – смущенно‚ растерянно‚ она в ответ – строго‚ спокойно‚ со вниманием. Красавица Самарья: волос черный‚ глаз пронзительный‚ лицо сухое‚ чистое. Жила Самарья с самой войны замкнуто‚ неприметно‚ глаза в пол: не пела‚ не шутила‚ в пустые разговоры не влезала. Была у нее в жизни одна цель: дождаться вечера‚ лечь пораньше в постель‚ зажмурить глаза‚ уловить – в безуспешной попытке – ускользающие черты Рената Ямалутдинова. А Веня Вдовых всё поглядывал на нее‚ и она стала поглядывать. Веня всё высматривал‚ и она стала высматривать. Как-то летом взял он отгул‚ уехал за город‚ явился нежданно в детском саду. Самарья даже не удивилась: отложила в сторону свои дела‚ повела его в поле‚ на речку, от бабьих глаз подальше. Случайно – не случайно‚ нарочно – не нарочно: набрели среди кустов на полянку. Самарья повернулась к нему‚ близко взглянула‚ опустила – будто согласилась – глаза‚ покорно вытянула руки вдоль тела. Было жарко. Гудел рядом шмель. Солнце прожигало насквозь. Строгие глаза смотрели в упор. Потом она стояла на коленях в высокой траве‚ расчесывала волосы‚ держала в зубах шпильки‚ а Веня сидел на замшелом пне‚ курил‚ вздыхал‚ будто всхлипывал. Было Вене в ту пору тридцать три‚ было Самарье – сорок. Стал ездить к ней‚ когда получалось‚ урывал по крохам свое счастье. И засветилась Самарья‚ как когда-то‚ в счастливые довоенные годы‚ засветился Веня Вдовых – впервые в жизни. Все вокруг отметили перемену‚ одна Ляля ничего не увидела‚ а может‚ не захотела увидеть. Молодая женщина с пожилыми чувствами. А Веня мучался‚ разрывался‚ хотел из семьи уходить: дочка удержала. Пришел как-то домой‚ принес две бутылки. Выпили они с Лопатиным Николаем Васильевичем‚ излил он душу отцу нелюбимой жены‚ тот утешил его‚ как смог‚ и отрубил Веня топором свою незаконную связь. Живет теперь Веня в отдельной квартире: гарнитур чешский‚ занавески цветные‚ пол лаковый. Все вечера на кухне просиживает‚ в комнату не идет. Кухня чистая‚ светлая: огонь горит‚ чайник кипит‚ радио мурлыкает. Тоска смертная!

И Самарья стала другой. Была худая‚ черная‚ будто жег ее изнутри неугасимый огонь‚ а тут погрузнела‚ толстеть начала‚ седой волос прядью пробился. Уже не ждет вечера‚ не жмурит глаза по ночам: ушел от нее Ренат Ямалутдинов‚ навсегда растворился в плотном тумане прожитых лет. Хаймертдинов‚ законный муж Самарьи‚ вечный жилец на дежурной раскладушке‚ работает последний год. Осенью идти ему на отдых‚ давно рассчитал до копеечки свою пенсию и пенсию жены‚ но всё так же садится к обеденному столу‚ считает расходы за день‚ не перестает‚ неуемный‚ удивляться‚ куда идут деньги. От постоянных подсчетов развилась у него острая наблюдательность‚ отчего считает не только деньги‚ но всё‚ что ни попадется на глаза. Ступеней до их квартиры – сто двадцать четыре. Окон в доме напротив – девяносто шесть. Столбов вдоль бульвара – восемнадцать. Очень он на пенсию рвется‚ дни считает. "Вот уйду на отдых‚ смогу иметь свое мнение". – "А на что оно тебе? – удивляются соседи. – Век без него прожил‚ теперь и подавно обойдешься". А Хаймертдинов упорствует‚ хочет иметь Хаймертдинов собственное мнение на закате жизни. Каждое лето выезжает с Самарьей в лесное Подмосковье‚ ест детские кашки с провернутыми котлетками‚ пьет кисели‚ ходит в лес за грибами. В один год уродилось белых грибов невиданно – банок не хватало‚ чтобы солить‚ уксусу в магазинах не достать‚ – и молодые веселились‚ возвращаясь с полными корзинами‚ а старухи по деревням печалились‚ что не к добру это‚ а к войне. Верная примета. Хаймертдинов слушал старух внимательно‚ и хоть понимал‚ что между войной и грибами нет и не может быть ничего общего‚ но в душе своей беспокоился и переживал. Бога‚ вон‚ тоже нет – безусловно и наверняка‚ однако‚ кто ж Его знает. В старые годы как-то очень на Бога тянет.

Тетя Шура‚ Нинкина мать‚ в пятьдесят первом году пошла учиться‚ на старости лет села за парту. Трудно было поначалу‚ зато теперь у нее высшее профсоюзное образование‚ ходит в инструкторах‚ гостем приезжает на родную фабрику. Даже внешне переменилась тетя Шура. Остригла коротко волосы по последней профсоюзной моде‚ пополнела‚ зачастила в парикмахерскую‚ дырки в ушах проделала‚ перестала убирать в свои дни места общего пользования‚ воспользовалась услугами тети Моти. Когда приезжает с курорта‚ с юга‚ загорелая и отдохнувшая‚ еще хоть куда тетя Шура. Надевает английский костюм болотного цвета‚ черные очки‚ едет встречать иностранные делегации. Сама за границей побывала: в Финляндии и в странах Африки‚ с заездом в столицу Франции город Париж. Как-то приезжал ансамбль из черной Африки‚ многие у них ходили и долго потом возмущались‚ зачем такое показывают нашему неподготовленному зрителю‚ потому что танцевали они нагишом‚ с одной повязочкой‚ груди у женщин совсем голые‚ – срам да и только, все мужики пялились‚ – и даже был парный танец‚ напоминавший что-то уж очень знакомое и некультурное. А тете Шуре ансамбль понравился. Она и сама в молодости огнем горела‚ голая на печке спала – девки удивлялись‚ до первого льда в речку лазила‚ после бани в снег ложилась – силу свою укрощала.