Феликс Кандель - Зона отдыха

И тогда они стали о нас заботиться.

Каждая камера о своем еврее.

Совали в столовой лишнюю порцию каши. Кусок хлеба. Селедку. Миску супа погуще.

Через шмон на входе они протаскивали нам лук, чеснок, яблоко, пару лимонов. Ко мне подошёл Вова-наркоман и тихонько сунул из кулака в кулак два слипшихся кусочка сахара. Было смешно и трогательно: я съел их за ужином.

Среди нас оказался вчерашний школьник, мальчик с нефритом, на строжайшей диете. Вся еда ему не годилась, вся без исключения. Но кто это будет учитывать в бараке? Жри, что дают! Узнал об этом старик, отсидевший по тюрьмам семнадцать лет, принес назавтра пару плиточек шоколада. На свои купил, на запрятанные деньги.

– Кто против них, – сказал, – тот мой друг. Где бы их ни давили, я рад.

Это он притащил горстку конфет, пачку вафель, белый хлеб для школьника. В жестокий шмон умудрился пронести под стелькой ботинка еще одну плитку шоколада. От тепла шоколад расплавился, потек, пропах лишним запахом: пришлось его выкинуть.

Мишка-хват учудил напоследок.

Мишка проволок через шмон здоровенную кормовую морковь.

Привязал ее к члену.

– Это вам, жиды! Ешьте на здоровье!..

Но мы не оставались в долгу.

Мы им рассказывали.

Они спрашивали, мы отвечали.

Вот начинает один:

– Куда ты едешь? Там, в Израиле, не как у нас. По телевизору показывали: голод с безработицей.

– Брехня! – вскакивает другой. – Пропаганда и чушь!

– Брехня – не брехня, а совсем уж врать не станут.

– Эй, расскажи, как оно на самом-то деле.

И так чуть не всякий вечер, во всякой камере:

– Как оно на самом-то деле?..

Слушали они с удовольствием, старые и малые, с образованием и без, и признательны были – очень.

Волею случая мы оказались просветителями.

Кроме нас была еще газета "Московская правда", один экземпляр на камеру. Который сеял разумное, доброе, вечное. Который проглядывали за пару минут, задерживаясь лишь на кроссворде, и дружно отправляли в сортир.

И всполошилось начальство.

Всполошилось начальство, срочно приняло меры.

Стали вербовать стукачей. Чтобы следили за нами, слушали наши речи, запоминали и докладывали.

Из каждой камеры вызывали по двое к лейтенанту. Через полчаса они возвращались, задумчивые и озадаченные. Через час рассказывали остальным.

Один сказал:

– Ты, командир, кашу на ребят не вари, не надо.

Другой:

– Что я, сука последняя, стучать на своих? Пошел ты, лейтенант.

Третий, из моей камеры, долго кряхтел по возвращении, пыхтел, надувался обидчиво, а к ночи прорвался криком:

– Они, гниды, всех перехватали! Всех пересажали! Где ребята с Пресни? Где дружки мои дворовые? Все по тюрьмам, по лагерям, по высылкам... По дворам пройдешь – никого! Что же они с народом делают, гниды?..

И я понял: этот не настучит.

Еще один, в соседней камере, шепнул моему другу:

– Остерегайся вон того. Он постукивает.

Вечером друг сказал громко:

– Что же мы, мужики, так и будем его терпеть? Ни поговорить, ни рассказать.

Слезли с нары двое мужиков, взяли стукача за плечи, долбанули пару раз о стенку, – он сразу затих и сидел тихо до самого выхода. (Между прочим! По профессии он был реставратор. Реставраторы, имейте в виду! Среди вас находится стукач. Как минимум, один.)

Потом в той же камере появился другой. Этот был молодой и активный. Он вызывал на разговоры.

– Всюду жиды,– сказал. – Куда ни сунься, один другого тянет. Вас всех пора стерилизовать.

– Тебя евреи сюда посадили? – спросил мой друг.

– Нет, русские.

И тоже затих.

Кстати об антисемитизме...

Я его почти не чувствовал. В моей камере он будто и был, а будто его не было. В других – тоже. Прежде чем рассказать анекдот о еврее, они извинялись перед нами. Мы смеялись. Мы объясняли, что этот анекдот не имеет отношения к евреям. Он может быть и о русском, о грузине, о калмыке. И рассказывали в ответ чисто еврейский анекдот. Тогда смеялись они.

В одной камере их спросили:

– Представьте себе на минуту, что евреи вдруг исчезли. Нет в России ни одного еврея. Изменится ли от этого ваше благополучие?

Вся камера старательно подумала и решила единодушно: нет. С исчезновением евреев лично им лучше не станет. Потому что ни один из них не зависит от еврея, даже не сталкивается с ним на работе или дома.

Это открытие вызвало всеобщее изумление на грани с недоумением.

(Евреи! Я думаю, наш долг, евреи, сидеть в тюрьмах вместе с другими народами. Установить круглосуточное дежурство в каждой камере. Чтобы рассказывать и отвечать на вопросы. И через недолгое время они изменят к нам свое отношение. Шутка.)