Юрий Красавин - Холопка

Раиска сидела перед ним на корточках.

— На тебе все мокрое, — заметил он. — Раздевайся и залезай в спальный мешок, вот он. Платье потом просушишь у костра, когда гроза пройдет.

— Еще чего, — хмыкнула Раиска. — Ишь, раздевайся… Не много ли хотите?

— То-то не видал я вашей сестры, — отозвался он спокойно. — И тебя тоже видел, холопка. Не шибко-то ты меня и взволновала. Раздевайся и марш в спальный мешок. Он на гагачьем пуху! Когда ты еще будешь иметь такую возможность!

— А вообще-то чего я боюсь? — спросила у себя самой Раиска и скинула платье через голову.

Неумело забралась в мешок. Это оказался замечательный мешок, в нем было сухо и тепло.

— Почему дрожишь? — спросил он. — Озябла? Инфлюэнцу схватишь.

— Я волнуюсь, — призналась она. — Влезла вот, как в пасть к удаву… Может быть, ты насильник или маньяк. А я, дура, доверяюсь.

— Не болтай глупостей, — строго сказал он. — Могу предложить рюмку коньяку… чтоб не простудилась.

— Хотите подпоить?

— Ну, не пей. Коньяк у меня хороший, французский. Кто в нем толку не разумеет, тех лучше не угощать.

Опять молния блеснула, и гром сотряс небо и землю.

— Хочу французского коньяку, — заявила Раиска.

И он откуда-то достал бутылку, две рюмки, налил этак благоговейно, посоветовал:

— Пей маленькими глотками.

— Да тут всего один глоток, — возразила Раиска. И выпила разом.

Стало совсем хорошо. Она так и сказала:

— Как хорошо! Пью французский коньяк… в чужой палатке, с чужим человеком. Стыд и срам! А мне так хорошо. Почему? Потому, что вообще жить на свете хорошо. Вы со мной согласны?

— Частично. Не вообще хорошо, а только в этом лесочке. Я здесь очень славно пожил. Кстати, как зовут этот лесок?

— Яменник.

— Я насладился тишиной, — продолжал он мечтательно. — Такой тут дикий мир… с лягушками, с птахами, со стрекозами над водой… Хорошо пожил.

— Надо сказать «живу», а не «жил».

— Можно и в прошедшем времени. Завтра снимаюсь и уезжаю.

Раиска тотчас опечалилась.

— Не уезжайте, — попросила она растерянно. — Я буду приходить в гости, чтоб вам не скучно было.

Он молчал.

— Вы же хотели еще прочитать две книги! Одна, кстати сказать, так и называется — «Хорошо живу». А вторая про озеро… и про любовь…

Гроза между тем разыгралась не на шутку. Как раз над их палаткой разверзлись небеса, и ливень превратился прямо-таки в водопад. Полотно крыши прогибалось, но не промокало.

— Как у вас хорошо! — сказала Раиска, выпрастывая обе руки из мешка, и села. — Никогда не бывала в таких апартаментах… Как тут уютно!

Несмотря на то, что черная туча навалилась с неба и день померк, оранжевое полотно палатки создавало иллюзию солнечной погоды.

Некоторое время они молчали, слушая шум ливня.

— Ваше сиятельство! — окликнула Раиска. — Вы боитесь меня?

— Я смущаюсь тебя, холопка, — признался он.

Она засмеялась:

— А я заметила это. А почему?

— Ты взбалмошная, отчаянная. Бог знает, что можно от тебя ждать в следующую минуту.

Молния сверкнула особенно ярко и гром ударил такой, что земля вздрогнула; казалось, вода из пруда выплеснется и утащит палатку за собой.

И тут произошло то, от чего он ее предостерегал только что: Раиска обняла его и прошептала на ухо:

— Я хочу стать женщиной… сейчас, с тобой… при этой грозе… Ты слышишь? Я так хочу…

Она вернулась домой рассеянна и тиха.

— Где ты пропадала? — спросила мать подозрительно.

— Корова в ячмени ушла, — очень убедительно объяснила Раиска. — Гоняла ее… вдруг, думаю, объелась! Так пусть, думаю, промнется.

— А дождь где тебя настиг?

— У больших валунов. Там в кустах сидела.

Мать обругала корову и больше вопросов дочери не задавала.

А вечером приехал Муравлик, позвякал велосипедным звоночком. Раиска вышла на крыльцо.

— Привет, — улыбается Витя радостно. — Можешь меня поздравить: я студент.

— Поздравляю, — сказала Раиска.

Он прислонил велосипед к углу дома, ждал. Она сошла к нему с крыльца, встала, полуотвернувшись, глядела в сторону, сказала хмуро:

— Ты вот что, Витя… уезжай. Не будем сидеть.

— Почему? — опешил он.

— И не приезжай больше.

— Да почему! — прямо-таки возмутился он.

— Я не люблю тебя… А раз так, то и нечего.

Наступила пауза.

— Но ведь это пока… — сказал он тихо. — Потом полюбишь.

— Я уже полюбила… Я встретила человека…

Он помрачнел, тоже отвернулся. Тут мать выглянула из распахнутого окна: