Александр Этман: На седьмой день: рассказы

Самое удивительное, что мы действительно кое-чего покупали и продавали. Линда удивлялась. Я съездил в Швейцарию, Италию и в Москву с Ригой. Визы мне делала некто Соня – благообразная старушка, имевшая контакт с Интуристом. Она много курила, и, затягиваясь, говорила низким голосом:

– Сашенька, зачем вы возвращаетесь в эту страшную страну? У вас ведь и грин-кард еще нет. Вас арестуют и сошлют в Сибирь. Когда мы приехали в Америку, нам выдали грин-кард прямо на пароходе. А вы – беженец, Америка не станет вас выручать...

Потом партнеры в Лугано погрызлись и пострелялись между собой. А потом Линда сказала, что она снова беременна и предложила мне купить у нее компанию по какой-то совершенно неразумной цене. Я обиделся и сел на пособие по безработице. Партии компьютеров бороздили просторы Мирового океана. От нечего делать я стал посылать статьи в «Новое русское слово» и лос-анджелесскую «Панораму». Их печатали, я получал гонорары и лестные отзывы. Кроме того, впервые в жизни я завел дневник. Он не отличался аналитикой. Запись от 23 июля 1991 года, например, выглядит так: «Завтра у Милы день рождения. Может, газету открыть?».

...Выслушав все «против», мы с женой проголосовали «за».

– Ты будешь продавать рекламу, – сказал я ей. – А я писать.

Ей бы возмутиться, вспылить, отказаться. Но она, к сожалению, согласилась.

– Как назовем газету? – спросил я. – Предлагаю варианты: «У озера», «Чикагская правда», «Русский Чикаго», «Время», «Русский базар».

– Нужно, чтобы было слово «Новое», – сказала жена. – Как у «Нового русского слова».

«Новое русское слово» пользовалось в нашей семье таким же непререкаемым авторитетом, как Спартак у римских рабов и «Правда» у ортодоксальных коммунистов.

– «Новый русский», – сказал я, даже не подозревая о том, что предвосхитил будущее. Тогда еще не было новых русских, вернее, были, но старые и, в основном, евреи.

– Не-а, – сказала она.

– Новый... – протянул я.

– Свет, – сказала жена.

Теперь можно было подумать и о компьютере с русским шрифтом. Компьютер я купил у русских бизнесменов, торговавших чем-то очень серьезным на улице имени Линкольна. С русским шрифтом была проблема. Мой приятель Фима Сирота привел очкастого молодого человека, у которого шрифт был.

– Я нарисовал его сам, – гордо сказал человек, которому суждено было стать первым выпускающим первой русской газеты нашего города. И добавил: – Меня зовут Андрей. Я из Ленинграда. Женат на американке. Жру все американское. Пью все американское. С американцами же. Шучу так, чтобы они поняли. Ненавижу...

Шрифт Андрея оказался изумительно похож на старославянскую вязь. Почти таким же пользовался первопечатник Иван Федоров. Я сказал:

– Очень красиво. Когда мы будем печатать листовки по заказу какой-нибудь православной церкви, я обязательно вам позвоню.

Андрей сказал:

– Я нарисую новый шрифт. Я способный.

И нарисовал. Я стал писать. Андрей распечатывал мои сочинения по строчке, и я клеил их в подвале неосмотрительно купленного в кредит дома. А в это время моя жена продавала рекламу. Продать рекламу тяжело вообще, а продать рекламу в несуществующую газету – все равно что будучи австрийцем стать губернатором Калифорнии.

– Здравствуйте, – говорила жена хозяину или хозяйке русского бизнеса. – Мы готовим первый номер первой чикагской русской газеты.

– Замечательно, – говорили бизнесмены и бизнесменши. – Бог в помощь.

– А отрекламироваться? – спрашивала жена.

– А вот выпустите газетку, мы и посмотрим...

Тем не менее, героическими усилиями жены затраты на печать первого номера мы окупили. Для этого, впрочем, пришлось продать мой «Бьюик Ле Сейбр». Эта машина была потрясающим транспортным средством. Ее мне продали на второй день моего пребывания в Америке, и тот, кто это сделал, до сих пор убегает из ресторанов при моем появлении.

Сложность заключалась в том, что купить ее за бесценок согласился лишь один дилер в Эванстоне, а жили мы тогда в Скоки. Вернее, сложность заключалась не в этом, а в том, что к тому времени «бьюик» ездил только задом. Поэтому я выехал в Эванстон в четыре утра. По пустынной в этот час улице Демпстер мы с «бьюиком» беспрепятственно добрались до перекрестка с Найлс Центер Роуд. Там нас остановил полицейский. Он подъехал сзади, то есть уткнулся нам прямо в лобовое стекло.

Я последовательно произвел следующие действия: сосчитал до десяти, походил по линии и подышал в трубку. Только после этого полицейский сказал: