Александр Этман - На седьмой день - рассказы

– Вот, – сказал маршал. – Еду здесь.

– Очень приятно, – сказал Весник. – Я тоже.

Ботвин засуетился, повесил шинель на вешалку, а два портфеля положил на пол. Внутри ничего не звякнуло.

– Не положено, – сказал маршал Веснику, заметив его взгляд.

Актеру стало не по себе.

– Кто же это, – лихорадочно думал он. – Лицо такое знакомое ...

– Могу идти? – спросил полковник Ботвин.

Маршал не ответил. Ботвин испарился.

– Давайте знакомиться, – предложил Весник.

– Ну, – неопределенно откликнулся маршал.

– Меня зовут Евгением. Евгений Яковлевич Весник.

– Ну, – ответил маршал. – Конев. Иван Степаныч.

Подумав, он добавил:

– Маршал Советского Союза.

Веснику стало стыдно и волнительно. Уж кого-кого, а члена ЦК партии маршала Конева он мог бы и узнать.

Некоторое время ехали молча. О чем думал маршал, неизвестно. Может, вспоминал свои боевые подвиги на посту командующего войсками Западного, Калининского, Северо-Западного, Степного, 1-го и 2-го Украинских фронтов. Может, думал о красавице-медсестре, коловшей его в вену сегодня в Кремлевке и позволившей погладить себя по круглым коленям. А может, не думал ни о чем, а просто машинально смотрел в темное окно, за которым мелькали редкие огоньки подмосковных деревенек.

А Весник думал о том, как подобрать к маршалу ключи. Он мысленно перебирал всю связку, но никак не мог подобрать нужный. Тогда он потянулся за своим походным чемоданчиком и вытащил оттуда бутылку «Плиски». Маршал с интересом наблюдал за телодвижениями артиста.

– Не возражаете? Или все-таки не положено?

Конев посмотрел на дверь. Весник встал и запер ее.

Закусывали лимоном, который Весник нарезал полнолуниями. Говорил, в основном, он. Рассказывал маршалу о последних театральных новостях, вспоминал известных артистов. Конев слушал очень внимательно. Пил он красиво: поднимал стакан под прямым углом и, не нарушая геометрии, просто выстреливал его содержимое в цель. Крякал, надкусывал лимон, снова слушал.

Когда закончилась первая бутылка болгарского коньяка и Весник достал вторую, маршал внезапно забыл или наплевал на что-то и, приподнявшись, забарабанил пухлым кулачком в стенку. Немедленно появился полковник Ботвин и наметанным глазом произвел рекогносцировку стола.

– Ты вот что, – сказал ему маршал. – Ты это...

– Мигом, – щелкнул каблуками полковник.

Через пять минут на столе появились банка черной икры, тушенка, белый хлеб, масло, яблоки и плитка шоколада «Гвардейский».

– Ну, – сказал Конев.

Весник разлил коньяк по стаканам. Одновременно он почувствовал, как коньяк, выпитый до этого, разлился по жилам. Актер расслабился и молвил:

– Иван Степанович, мне давно не дает покоя один вопрос...

– Ну, – подозрительно спросил маршал.

– Я имею в виду, как это мы, ну тогда, в сорок первом, проспали-то немцев...

Конев нахмурился:

– Ну...

– Ну, в смысле, донесения-то были. О том, что они готовятся, и так далее...

Маршал поднял стакан. Весник тоже. Они чокнулись.

– Прозит! – сказал Весник.

– М-да... – неожиданно произнес Конев.

– Проспали? – удивляясь собственной смелости, продолжал настаивать актер.

– Ну, – маршал вновь вернулся на круги своя.

– Армию практически обезглавили в тридцать седьмом, – продолжал торить дорогу на Лубянку Евгений Яковлевич. – Слава Богу, что вы и Жуков уцелели...

– М-да... – согласился Конев.

Весник не знал тогда, что именно в 1937 году произошло выдвижение Ивана Степановича на высшие воинские посты, и в этом же кровавом году он впервые был избран депутатом Верховного Совета СССР, так что армейская чистка пошла Коневу только на пользу.

Таким образом, артист и маршал убрали и вторую «Плиску». Весник говорил, не стесняясь, о том, что думает, но потом испугался и стал притормаживать, восхваляя тогдашний режим (дело происходило не то в семидесятом, не то в семьдесят первом) и лично Леонида Ильича Брежнева. Весник знал, что лучше помнится последнее и надеялся, что престарелый маршал запомнит именно лояльные речи. Между тем, Конев одинаково бесстрастно реагировал на актерские монологи, словно действовал по принципу: «Хулу и похвалу приемли равнодушно». Он периодически изрекал любимое «ну», иногда – «м-да», а к концу второй бутылки внезапно кивнул. При этом голова его на несколько секунд безжизненно повисла на груди, и Весник хотел уже было позвать полковника Ботвина, но маршал очнулся и стал расстегивать китель. Через минуту он уже спал.