Николай Дежнев: Год бродячей собаки

— Ты умница. — Дорохов поцеловал Машу в губы, повернулся к приближающемуся со стаканами в руках Мырло. — Вот, познакомься, это мой старый друг, философ-экзистенциалист. Между прочим, как и Сенека, принадлежит к школе стоиков.

— Не верьте ему, — неожиданно сконфузился Мырло. — Давайте лучше выпьем и станем вместе бороться за классовые интересы умственно угасающей интеллигенции!

Маша приняла из рук философа стакан, непонимающе посмотрела на Андрея, но вдруг прыснула. Глядя на нее, засмеялся и Дорохов, и сам Мырло, хихикая, растирал по опавшим щекам стариковские слезы. Ржал с перерывами, по-лошадиному в конце лужайки Шурик и только Зинка стояла поджав тонкие, злые губки. Ей, Зинке, было не понять, чему так радуется эта разношерстная компания.

Иван Петрович полез свободной рукой в карман, промокнул глаза платочком. Изначально второй стакан он предназначал Дорохову, но после зрелых размышлений передумал, чокнулся посудиной с Машей.

— Ты это, ты все-то не пей, ему оставь, — сказал он вместо тоста. — Андрюха — малый хоть и не без странностей, но, сдается мне, что на этот раз прав. Если в России хочешь жить достойно, от власти надобно держаться, как минимум, на версту. Ну а кому до нее есть охота, — старик возвел глаза к небу, — пусть себе кувыркается в дерьме, нам до них дела нет! Как говорится, вольному воля… — философ выпил стакан до дна, интеллигентно выдохнул в сторонку — А будет трудно, — подмигнул он Маше, — милости просим, заглядывайте к нам на глоток водочки. Похоже, это единственное место в Москве, где человек может чувствовать себя свободным. Ильич собирался создать рай в одной отдельно взятой стране, но, судя по результатам, ему это плохо удалось. Мы же, его идейные наследники, осуществили мечту вождя на отдельно взятой помойке…

Андрей забрал у Маши стакан, положил руку на плечо старика.

— Ты вот что, Иван Петрович! Ты дурака-то не валяй, не вздумай раньше времени сыграть в ящик. Учти. Народ такой утраты не перенесет. Обещаешь?.. В нашей стране, кроме тебя, некому обеспечивать преемственность поколений!

Дорохов одним глотком допил водку. Мырло шмыгнул носом, вздохнул.

— Похоже, Андрюха, в этом мое историческое предназначение.

— Смотри, обещал! А теперь забирайте бутылки и мотайте отсюда на все четыре стороны. Чует мое сердце: того и гляди, понаедет сюда милиция и прочие с мигалками…

Андрей сунул стакан в руку Мырло, обняв Машу за плечи, отвел ее к краю лужайки. Тонкий серп молодой луны дрожал на звездном небе в потоках исходившего от земли тепла. Откуда-то с востока на него неумолимо наползала огромная, подсвеченная снизу огнями города туча. Парило. Все в природе притихло в предчувствии близкой грозы. Дорохов повернул Машу к себе лицом, но заговорил не сразу, долго хмурился, глядя себе под ноги.

— Мне надо тебе многое сказать, — начал он не слишком уверенно. — Понимаешь, этот год — а ведь сегодня ровно год со дня нашей встречи, — я прожил его как во сне. Порой возникало ощущение, что меня буквально силой волочет через накатывающие волнами события, но я боролся, я выплывал, хотя, — по крайней мере так казалось, — частенько шел по грани между добром и злом. — Андрей улыбнулся. — Уже не говоря про навеянное твоими рассказами наваждение… Сейчас же… сейчас у меня такое чувство, как если бы впервые после долгой и тяжелой болезни я вышел на улицу, глотнул свежего весеннего воздуха, увидел звезды. Хочется писать, хочется взять в руки кисть, вдохнуть острый запах масляных красок… Как думаешь, может быть, действительно, мне все привиделось?..

— И я тоже?

Дорохов обнял Машу, провел рукой по ее волосам.

— Нет, Машка, ты моя единственная реальность. Ты даже более реальна, чем я сам. А помнишь, как отказалась выйти за меня замуж?.. Между прочим правильно сделала.

— Почему? — Мария Александровна отстранилась, удивленно посмотрела на Дорохова.

— Сегодня днем я позвонил по телефону на визитной карточке и выяснил, что Андрей Сергеевич Дорохов почти год, как умер. Так звали моего профессора живописи. Они с женой верили в меня и любили. Она до сих пор живет здесь неподалеку, даже узнала мой голос. Оказывается меня тоже зовут Андреем. — Он вытащил из пачки сигарету, все так же хмурясь, закурил. — За день до нашей с тобой встречи я заходил к ним, попросил на время этюдник и, как бы в залог, незаметно для хозяев оставил на пианино свой паспорт. Дурак, конечно, и порядочная скотина: этюдник-то пропил, но так уж все по жизни получилось… — Андрей тяжело вздохнул, поднял на Машу глаза. — Выходит, я не только не волшебник, но и имени-то своего толком назвать не могу.