Николай Дежнев - Принцип неопределенности

Смотревший на профессора с сочувствием Серпухин не знал, как себя вести и что делать, но Шепетуха сам пришел ему на помощь.

— Вы ведь не торопитесь, правда? — заглянул он в глаза Мокею. — Время обеденное, может быть, перекусим где-нибудь вместе? Я знаю тут поблизости отличный ресторанчик, кухня — пальчики оближешь…

Отказать в такой мелочи Семену Аркадьевичу у Мокея после всего услышанного не хватило духа. Он чувствовал, что все больше подпадает под влияние этого странного, утратившего неожиданно сходство с врачом человека, но поделать с этим ничего не мог. Обстоятельства коренным образом изменились, теперь уже сам Шепетуха нуждался в нем, в Серпухине, и где-то даже перед ним заискивал.

Не прошло и получаса, как новые знакомые оказались в маленьком уютном ресторанчике в двух шагах от ворот клиники. Заведение, несмотря на обеденное время, было пусто, из динамиков по углам зала лилась тихая ненавязчивая музыка. Профессора здесь знали и сразу же провели за столик у большого, выходившего в чахлый садик окна. Появившийся в белом колпаке шеф-повар почтительно склонился к уху Шепетухи и принялся что-то нашептывать.

И опять облик профессора разительным образом изменился, теперь это был капризный и разборчивый гурман, уточнявший каждую мелочь приготовления предлагавшихся на его усмотрение яств. Наблюдавший за происходившей метаморфозой Серпухин искренне удивлялся способности заурядной, в общем — то, внешности Шепетухи выражать столь широкую гамму душевных состояний и даже характеров. «Из него мог бы получиться известный лицедей», — думал Мокей, автоматически соглашаясь с выбором блюд и закусок. В результате остановились на салатах и шашлыке из осетрины, пить решили коньяк, но взяли, как бы про запас, еще и бутылочку французского бургундского. Что ж до закусочки, то в особые изыски не вдавались, ограничились икоркой и севрюжкой с хреном, ну и по порции королевских креветок для аппетита.

Довольно улыбавшийся Шепетуха потирал в предвкушении руки:

— Прямо как в былые времена, рыбный день! Вино полагается пить белое, но я заказал красное, не возражаете? Грешен, люблю его букет! Сейчас сделаем по глоточку, и познакомлю вас с некоторыми соображениями, которые, надеюсь, вы со мной в полной мере разделите. Лечить людей — тут я мастак, но речь у нас пойдет о вещах куда более значительных. Помните, как у Александра Сергеевича: «Пока свободою горим, пока сердца для чести живы!» А что он при встрече сказал Лермонтову? Неужели запамятовали? Пушкин обнял Михаила Юрьевича одной рукой за плечи и тихо, по-отечески, молвил: «Поэтом, старик, можешь ты не быть, но гражданином быть обязан!» Вот и мы, Мокей Акимович, хотим того или нет, а обязаны взвалить на свои плечи груз служения любимому до боли отечеству…

Слушавший витиеватую речь профессора Серпухин плохо понимал, о чем тот говорит, но из уважения к члену Королевского общества и как человек воспитанный сдержанно улыбался. Чокнулся с Семеном Аркадьевичем, выпил рюмку до дна и не без удовольствия закусил толстеньким ломтиком нежной севрюжки.

— А я вас совсем другим представлял, — продолжал балагурить Шепетуха, закуривая. — Когда позвонил Ксафонов — проходимец, скажу я вам, тот еще, клеймо негде ставить, — решил, что ко мне заявится этакий прощелыга, наглая, отъевшаяся морда, а вы, оказывается, на редкость симпатичный человек… Знаете, — прервал он себя, — давайте по-простому, как в Европе, по первым именам! Зовите меня Семеном… Вот я и говорю: вы, Мокей, мне сразу понравились, а я ведь в людях профессионально разбираюсь, у них от меня секретов нет. С первого взгляда в вас чувствуется не только внутренняя интеллигентность, но и глубина личности, харизма…

Серпухин смущенно молчал. «Какой все-таки искренний и открытый человек этот Семен, — думал он, наблюдая не без удовлетворения, как Шепетуха наполняет коньяком опустевшую посуду. — Простой в обращении, но со своеобразным чувством юмора, эк про Пушкина с Лермонтовым загнул, да и Некрасова, сразу видно, почитывает. Нет, положительно располагающий к себе человек! Опять же, приятно знать, как он относится к отъявленному негодяю Ксафонову…»

Профессор между тем уже пододвигал ближе к Мокею икорку и делал таинственные знаки ловившему каждый его жест хозяину заведения.

— Работа у меня на износ, но зато и человека я изучил до последней косточки, — сдержанно улыбался Семен Аркадьевич, поднимая свою рюмку. — Иногда смотришь на пациента и думаешь: «Зачем тебе, милый, лечиться, когда придурком в нашей стране жить сподручнее!..» Шучу, — чокнулся с Серпухиным, — а может, и не шучу, кто эту жизнь разберет…