Николай Дежнев - Принцип неопределенности

По верхушкам сосен пробежал легкий ветерок. Васка сидел, уперевшись ладонями в скамью, и едва заметно раскачивался:

— Что тебе на это сказать?.. Наверное, в жизни каждого человека бывают моменты, когда он особенно остро чувствует свою принадлежность какой-то иной жизни. Евангелист Лука писал: «Царство Божее внутри нас». Может быть, именно так оно нам и напоминает, чтобы мы о чем-то главном не забывали…

Серпухин поежился, поднял воротник ватника. С заходом солнца заметно похолодало. Воровато оглянувшись на окна дома, Васка достал из кармана куртки фляжку и толкнул Мокея локтем. Тот не глядя принял в руку посудину и, запрокинув голову, сделал пару глотков. Приложился и Мерцалов, спрятал водку на груди.

— Со мной тоже нечто удивительное случилось… — заметил он, закуривая. — Болел я, чуть Богу душу не отдал, тогда-то мне и открылось. Древние говорили, что истинное знание дается человеку по мере просветления, а я в упоении гордыни писал то, что измыслил собственным умишком. Думал, скоро закончу книгу, а оказалось, ее еще и не начинал. Одно название от написанного только и осталось: «Принцип неопределенности»…

Мокей немного помолчал:

— Получается, начнешь работу с самого начала?..

Васка замялся:

— Ну, не то чтобы совсем… Времени мало, я ведь пошел служить… Завхозом. В школе. Дел невпроворот. Трубы старые, а на носу зима. Не дай бог, грянут морозы, а они как пить дать грянут… — Улыбнулся застенчиво. — Место укромное в подвале приглядел, обжился. Пишу помаленьку…

Мерцалов продолжал рассказывать, но Серпухин думал о своем. «Странная выпала Васке судьба, — думал Мокей, — а с другой стороны, счастливая: себе, каким был в юности, не изменил. В этом, наверное, счастье и есть. А меня носит по океану в утлой лодочке, плыву куда-то без руля и без ветрил».

— Если б поняли люди замысел Создателя, если б приняли близко к сердцу, — говорил между тем Васка, — какой радостной и осмысленной стала бы человеческая жизнь. Я теперь знаю: главное в моей книге — ни словом не соврать…

Мокей придвинулся ближе к Мерцалову, приобнял его за плечи:

— Главное, Васка, чтобы твоя Полинка ни о чем не проведала, а то будет тебе на орехи!

— А мне кажется, она догадывается, но решила молчать…

Серпухин его не слушал:

— А у меня вот главного нет! И как жить дальше, и что с собой делать, я тоже не знаю. Вернусь в Москву к Крыське, тогда и будем думать. Господь, как говорится, не без милости…

Серп луны спрятался за тучкой. Холод ясной студеной ночи подступил вплотную. Полина в праздничном платье и наспех накинутом на плечи платке вышла звать мужчин к столу, но, увидев, как сидят они, словно два нахохлившихся воробья над бездной, вернулась в дом.

Тикали на бревенчатой стене старые ходики. Набегавшийся за день Васек сладко спал, подложив под щеку сложенные ладонями руки. Где-то в подполе деловито скреблась мышь. Мальчишке снилось, что открывается дверь и в комнату входит высокий седой старик. Ступая неслышно, он приближается к кровати и склоняется над спящим. Кладет на вихрастую голову большую, прохладную ладонь.

— Спи, дитятко, — произносит старик одними губами и, улыбаясь медленной доброй улыбкой, гладит мальчишку по растрепавшимся волосам, — спи…