Борис Мещеряков - Там, где нас есть

Впрочем, женщины на кухне продолжали лениво переговариваться и чем-то греметь время от времени, несколько усталых посетителей за столиками были с виду работягами, явно не знакомыми даже по газетным фото ни с Жирновым, обладателем, по слухам, второго в городе состояния, ни с Берельсоном, заместителем председателя правления самого крупного городского банка. Мало ли кто заходит пообедать в недорогое кафе на отшибе в обеденное время, вот какие-то два мужика средних лет. Никому нету до них дела. Оно и к лучшему.

— Шпион ты хоть куда, — сказал Жирнов вслух, — мог бы организацией презентаций зарабатывать. Любопытные только на шум от тебя б сбегались отовсюду.

— Ну ладно, ладно, заказываем, — пробасил Берельсон и взревел совсем уж нестерпимо — Эй, девушка, заказ, пожалуйста!

Из-за кухонной загородки выплыла официантка примерно одних с ними лет и почти Берельсоновых габаритов, в накрахмаленном переднике, волнообразно проследовала к ним и замерла кораблем у причала, прикрыв грудь подносом.

— Что у нас там? Котлеты? Двойную, пожалуйста, без гарнира, — быстро высказался Жирнов.

— Котлеты, двойная, нет, тройная, рис и салат из капусты, — проорал Берельсон.

Официантка кивнула, издав звук «минутчччку», ничего не записала и, развернувшись с грацией океанского лайнера, так же неторопливо, как прибыла, удалилась.

Заказ, надо сказать, она принесла почти молниеносно, ловко разбросала по столу тарелки, салфетки и приборы (из нержавейки, а не алюминиевые, как давным-давно), заранее приготовленная Жирновым пятидолларовая купюра незаметно исчезла со скатерти.

— Учись, балбес, — произнес Жирнов, — сразу видно человека с раньшего времени.

— Таких уже нет, а скоро совсем не будет, — продолжил цитату Берельсон и оглушительно заржал.

А потом они ели. Не спеша, молча отламывая от котлет кусочки вилками и поеживаясь от удовольствия.

Черт возьми, страна ушла в небытие, сменилось несколько правительств, прогремела пара войн и сотни скандалов, передел собственности, инфляция, дефолт, чего только не произошло, а кафе «Полет» торчит где торчало, цены такие ж грошовые, как были, та же тетя Света с Монастырки лепит те же самые удивительные котлеты, сочные и одновременно хрустящие, с капелькой растаявшего масла в серединке. Лучшие в городе, скорей всего за ту ж небогатую плату.

И два суперуспешных джентльмена вынуждены тайком пробираться в эту забытую богом столовку, чтоб никто из-за них, столпов общества, замеченных тут, не обратил на нее внимания и не перекупил, не перестроил, не сменил персонал и оборудование.

Вечные ценности всегда валяются на поверхности — подходи и бери. Надо понимать лишь, что они — ценности, и сознавать их вечность. И еще они требуют бережного к себе отношения. Стыдливости, что ли, требуют, и тайны.

А иначе засуетятся, набегут, затопчут и на их месте сделают что-нибудь вовсе непотребное, хоть и с тем же названием.

Платить по счету было, как всегда, как-то неловко, очень уж символические деньги.

Когда они прощались у входной двери, машина Берельсона стояла еще дальше жирновской, Берельсон спросил, против обыкновения тихо:

— Ты узнал официантку?

Жирнов промычал неопределенно в духе «конечно нет».

— Это Галка, Сереги Манькова сестра. Она была в тебя влюблена, между прочим, все знали. В девятом классе еще.

— Если б жизнь повернулась иначе… — Он не закончил, повернулся, натянул свою дурацкую кепку, поднял воротник пальто и уто́пал, озираясь не хуже бандита из старого фильма.

Жирнов шел к машине и думал о вечном. И еще думал, что у Берельсона острый глаз и железобетонная память. Пожалуй, он был бы шпионом покруче Штирлица.

Если б жизнь повернулась иначе.

— Ты, Семенова, на самом деле не знаешь, что тебе надо… — многообещающе начал Игорек, подливая чаю Люсеньке из общажного чайника и пододвигая к ней вазочку со сливовым вареньем, привезенным матерью.

Октябрь, третий курс, до сессии время еще есть, на дворе туман цвета подмороженного киселя из ревеня. Подходящее время года для чая с долгими разговорами.

— Ой, действительно. — Люсенька так же многообещающе округлила глазки, вздохнула, подперла голову кулачком и приготовилась слушать, что же ей надо на самом деле.

Игорек был обычным парнем из Димитровского поселка в бескрайних степях на юге области, с необычными способностями к языкам и, конечно же, точно знал, что девушке вроде Люсеньки надо. Люсенька же была обычной девушкой из города с обычными способностями к языкам, таких на факультете пруд пруди, верней, они составляют абсолютное большинство. Выделялась она лишь общим видом, который просто вопиял об общей жизненной беспомощности и трогательной детской растерянности и подвигал всякого знакомого с ней более двух минут взять ее под крыло и начать втолковывать, что же ей на самом деле надо. Если Люсенька ехала в троллейбусе, скажем, на рынок за петрушкой, буквально через пару остановок какая-нибудь сердобольная женщина за сорок или сердобольный мужчина за пятьдесят проникались Люсенькиной очевидной растерянностью и подсаживались к ней с разговором о том, что ей надо на самом деле. В петрушку никто не верил.