Джон Барт - Всяко третье размышленье

Однако, к немалому нашему удивлению, после того, как нам посчастливилось сменить мотель, в коем мы ютились после визита «Джорджо», на прилично обставленную квартиру в кооперативном доме у реки (мы арендовали ее у вышедшего на пенсию преподавателя истории, который недавно уехал с женой во Флориду и, может быть, даже решится на продажу этой квартиры — если они надумают во Флориде и осесть) и получить в колледже по рабочему кабинету — Манди на территории, официально отведенной ее отделению, а ДжИН в каморке бывшего коллеги, надолго уехавшего, — мы, обживая наше новое рабочее пространство и ведя переговоры относительно обоснованно приемлемых страховых выплат за полную утрату «Залива Голубого Краба», к середине весны обнаружили, что, с учетом всех обстоятельств, перемогаемся не так уж и плохо. Во всяком случае, достаточно хорошо для того, чтобы снова увидеть в близившемся заодно с сентябрем Комфортабельном Круизе желанную, более чем заслуженную награду за все пережитые нами катаклизмы. После получения коей нам — как знать? — быть может, удастся даже снова продемонстрировать собственное наше писательское мастерство: не все же присматривать за чужим ученическим рукодельем. Сушить якоря ? Тем более Манди выяснила и сообщила мне, что отказ от круиза по причине недостатка финансов, вызванного природной катастрофой, нашей путевой страховкой не покрывается.

Стало быть, сушить , и мы, видит Бог, отправились, как уже сообщалось выше, сначала автомобилем, потом самолетом с берегов Делмарвы в прекрасную столицу Швеции и с удовольствием прогуливались по ней до погрузки на судно, любуясь замысловатыми улочками «Гамластана» [12] Gamlastan (шв.) — старый город, исторический центр Стокгольма. и показывая между тем фигуральный средний палец Шведской академии, так и не присудившей Нобелевскую премию по литературе таким приметным, но покойным ныне писателям, как Владимир Набоков, Хорхе Луис Борхес и Итало Кальвино, — каждый из них оказал бы этой премии такую же, по меньшей мере, честь, какую оказала бы им она — нередко удостаивавшая ею писателей, о которых мало что слышали даже мы, знатоки и любители литературы, и многие из которых наверняка сильно теряют, и это еще слабо сказано, в переводе; а затем вступили в глянцевое палаццо круизного лайнера, и нас проводили до нашей каюты — дорогою мы, как положено, восхищались элегантными атриумами, широкими лестницами, стеклянными лифтами и несчетными знаками заботы о пассажирах, в число коих (знаков) входили и ожидавшие нас в каюте заодно с уже доставленным туда багажом букет свежих цветов и ведерко со льдом и бутылкой шампанского. Мы распаковались, сошлись в том, что каюта удобна и превосходно оборудована — в точности так, как нас уверяла реклама круиза, — а затем встретились с другими пассажирами в главном бальном зале, где нас ожидал подробный рассказ о лайнере, плавно перетекший в приветственный прием (обилие шампанского и изысканных закусок) и инструктаж по использованию спасательных шлюпок, за коим последовали: если и не буквальное снятие судна с якорей, то, во всяком случае, отдача им крепких концов, включение подруливающих двигателей (в буксирах, объяснили нам, необходимости в наше время, как правило, не возникает) и выход «Семи морей» из стокгольмской гавани в одно — Балтийское.

Насквозь пропитанное историей Балтийское море, новое для нас, Ньюитт/Тоддов, которые, хоть и не были новичками в том, что касается Средиземного, Эгейского, Адриатического, Тирренского и иных европейских морей и/или морских побережий, в это, излюбленное организаторами летних круизов, никогда еще не выходили. Типичный круизный маршрут — давно, еще дома, объяснила мне Манди — выглядит так: из Стокгольма в эстонский Таллин, оттуда в Финский залив, долгая стоянка в Санкт-Петербурге, потом назад, в Хельсинки и другие порты; морские переходы производятся по преимуществу ночью, а дни отводятся под береговые экскурсии (дающие приятную передышку стюардам и прочей судовой прислуге), а завершается плавание в Копенгагене. Но сколь ни приятно было бы нам погулять среди каналов и куполов луковкой, описанных Достоевским в «Преступлении и наказании», Манди избрала путь, который вел из Стокгольма прямиком в польский Гданьск (с промежуточной стоянкой в очаровательном средневековом островном порту Висбю), а оттуда на запад — в Копенгаген, Амстердам и страну Шекспира.

Впрочем, хватит о путешествии — довольно будет сказать, что, благодаря проделанной Манди домашней работе и ее же продуманному планированию, мы быстро избавились от контрснобистских антикруизных предрассудков и начали получать наслаждение и от судна, и от странствия. Мы высадились под прославленными белыми утесами Дувра и дали обет Когда-Нибудь Проделать Это Еще Раз — не откладывая дела в долгий ящик и, быть может, на этом же в-самый-раз-для-нас-подходящем лайнере (не ошеломительно огромном супербегемоте, каких мы порою видим в портах, но и не маленьком настолько, чтобы нам пришлось сносить вынужденную близость людей, подобны чете Хэдли): проплыть, скажем, от Дувра вдоль берегов Франции и Португалии и, обогнув Иберию, до Ниццы и Монте-Карло — почему бы и нет, когда пенсионерами станем мы оба? В порту нас ожидала заказанная М. машина с водителем, и мы покатили мимо холмов и овечьих отар сельского Кента в Кентербери, до которого так и не добрались в неоконченных «Рассказах» Чосера его болтливые пилигримы, а вот мы, Т/Н-ы, добрались, и в должное время! И там заново приучили наши ноги к тверди земной, гуляя среди деревянно-кирпичных домов и вокруг величавого древнем собора, принося дань уважения Джеффри Ч. — и как поэту, и как рассказчику: это вам не старпер-неудачник, хоть и ему не удалось доставить выдуманную им говорливую гоп-компанию к месту ее назначения! Потом мы обогнули Лондон, в который нам все равно пришлось бы вернуться, чтобы улететь домой, и как-то ухитрились — где автобусом, где поездом, где такси (детали можно выяснить у Манди) — доволочь тандем наших тухесов и разномастный багаж до уорикширского Стратфорда-над-Эйвоном и Стратфорда-на-Эйвоне, в коем и предстояло (наконец-то!) начаться этой заждавшейся своего череда истории…