Джон Барт - Всяко третье размышленье

Как и летняя пора этой летописи, — завершившее оную (пору) полнолуние совпало с банкротством гигантского банка «Леман Бразерс», еще большим, чем прежде, обвалом фондового рынка и иными замаячившими на близком горизонте признаками всемирного экономического спада. «Осень» же Ньюитт/Тоддов (1990–2009) если и не вполне совпала с завершением первого чернового наброска ДжИНа, пришедшимся на конец ноября 2008-го ( Этот Листопад? Второй листопад? Следующий листопад? Первый листопад II?), то миновала даже быстрее — и потому, что время, под нее отведенное, составляло всего девятнадцать лет вместо двадцати девяти летних («от охлаждения сжимаются», даром что осень восьмого стоит пока не по времени теплая), и потому, что для нас, Стареющих, пусть и не совсем уже Стары Пердунов, время летит быстрее. В буквально первом месяце после равноденственного дня рождения Рассказчика и в первую годовщину Ушиба его Головы о ступени Шекспировского Дома на мировых рынках разразилась без малого паника, поскольку Доу упал до восьмитысячных значений. Сенаторы Обама и Маккейн шли на предвыборны дебатах ноздря в ноздрю; ураган «Омар», дефлорировав ветрами третьей категории Виргинские острова, выдохся в Северной Атлантике, официально завершив сезон штормов, официально открытый в конце мая тропическим смерчем «Артур» [87] Каждый такой сезон всего лишь официален: ураган «Палома» еще ждет за кулисами, как сообщает в этой сноске Рассказчик, возможности долбануть в ноябре Гаити, Каймановы острова и Кубу. — Прим. ДжИНа. . А Дж. И. Ньюитт — помните таком? — все еще бьется и бьется, причем каждодневно, над решением самим им поставленной ( faute de mieux [88] За неимением лучшего (фр.). , надо признать) задачи: измыслить, отталкиваясь от намека, по сути дела, на давно утраченный роман покойного Неда Проспера, нечто большее его шекспировского названия — in memoriam [89] В память, памяти (лат.) — ставится в эпитафиях и посвящениях. вместо задуманного поначалу мемуара.

Типа, э-э (он напечатал это еще в начале октября), ну; может быть, «ВСЯКО ТРЕТЬЕ РАЗМЫШЛЕНЬЕ. Роман Эдварда „Неда“ Проспера и Джорджа Ирвинга Ньюитта, в общем и целом». Или, постойте-ка, пусть будет для начала «Жили-были…» — или такой зачин уже встречался? Но, мать вашу так: добравшись до октября жизни, проведенной мной в читателях, писателях и профессиональных профессорах литературы, где я вам возьму что-то такое, чего еще не встречалось? Десять тысяч вымышленных историй в моем перегруженном багаже — от самых ранних устных эпосов до прошломесячных экспериментов с «электронной литературой»! Достаточно, чтобы человек стал задумываться (по Зрелом, вроде того, Размышлении, хоть и без размышлений как таковых) об Осенизации жизни вообще и своей собственной в частности, каковую, в случае ДжИНа, Рассказчик разделил бы на два неравных сегмента: 1) пять очень деятельных, но тем не менее приятных лет директорства в «Доме Шекспира», кульминацией коих стали в 1995-м выход в ученую отставку, передача директорских полномочий пользующейся всеобщим уважением поэту/профессору Аманде Тодд и переезд из их уже оплаченного стратфордского логова в требующий куда меньшего ухода первоклассный «дом с гаражом», стоявший в нескольких милях от Стратфорда — вниз по реке, — в той части «Бухты Цапель», что именовалась «Заливом Голубого Краба»; и 2) прошедшие с тех пор тринадцать пока что лет, ведших к скорой, в конце нынешнего учебного года [90] То есть в июне года Нашей Эры 2009-го. С разрешения Страт Колла, побаивающаяся скуки профессор Тодд вознамерилась выйти в отставку в 67, а не в 65 лет. — Прям. ДжИНа. , отставке самой Манди и омрачившихся, увы, «пред-Листопадом» Первого Листопада настоящего повествования: печально прославленным октябрем 2006-го, когда Т. С. Джорджо разнес вышеописанным образом в щепу милый дом Ньюитт/Тоддов (улица Устричной Бухточки, 1014), а вместе с ним и большую часть «Бухты Цапель». Потеря, о которой больно вспоминать и теперь и от которой наши супруги — при их-то возрасте — вряд ли когда-нибудь смогут оправиться полностью, хотя (благодаря главным образом домоправительнице Манди) они все же управились…

Ну, и где же тут твой прославленный и великий роман, Nedwardio mio? Ладно-ладно: нам нетрудно вообразить тебя в твоей вечной, распротак ее, Весенней Поре, показывающим нам дулю в кармане. Однако, так же как стенописец Диего Ривера, сказавший: «Что вижу, то и пишу», твой бывший сотоварищ по музе — быть может, менее склонный к авантюрам, но потому и проживший дольше — пишет то, что стекает с пера его «монблана», а другого ему не дано.