Костас Кодзяс - Забой номер семь

Всегда после встречи с Фармакисом он долго не мог отделаться от мыслей о нем. Как ни пытался Папакостис убедить себя в том, что относится к нему объективно, он ненавидел приземистую фигуру и физиономию хозяина. Он ненавидел его с тех пор, как пошел впервые работать проходчиком. Тогда почти каждый день он встречал Фармакиса, который сам распоряжался погрузкой угля на автомашины. Потом постепенно появилась компания, акционеры, контора в центре города, и хозяин уже редко показывался на шахте. За двадцать пять лет их знакомства Папакостис наблюдал рост компании и подъем рабочего движения. И хозяин и рабочий становились сильнее день ото дня. И чем больше они крепли, тем больше увеличивалось отделяющее их расстояние. Фармакис не переносил Папакостиса, а Папакостис терпеть не мог Фармакиса. И под их неприязнью и отвращением скрывалась безграничная взаимная ненависть, которая с годами становилась чисто личной и в которой оба из самолюбия отказывались признаваться. Когда Папакостис слышал слово «плутократ», «буржуа», «коллаборационист», перед ним тотчас же возникала самодовольная физиономия и кошачьи глаза Фармакиса. Но и тот, едва произносили слово «коммунист», невольно вспоминал землистое лицо старого шахтера.

Всю свою жизнь Папакостис смотрел на Фармакиса как на врага рабочего класса, с которым надо непрерывно бороться. Хозяин был для него одним из представителей олигархии, карикатуры на которых попадались ему иногда в газетах. Он никогда не пытался заглянуть в душу этого человека.

Сегодня утром ему показалось, что во взгляде Фармакиса промелькнула искорка беспокойства, чисто человеческого беспокойства, удивившего Старика. А может быть, все дело в его собственном душевном состоянии? Он почувствовал нечто вроде жалости к хозяину, но сразу же ее сменило странное ощущение, будто сегодня впервые ему приоткрылась душа его врага.

«Разве кто-нибудь убедит Фармакиса, что в жизни он оказался не победителем, а побежденным?» – подумал Папакостис.

Ему вдруг почудилось, что враг его бежит, падает и оказывается погребенным вместе с ним под землей в забое. В глазах хозяина он читает: «Я, умный, выиграл в жизни». Старику хочется сломить его уверенность; он чувствует, как сильно это желание. Но комья земли начинают засыпать обоих…

Старик удивился, обнаружив, что стоит перед высоким зданием редакции.

Главный редактор Петропулос, как всегда хмурый, пересек длинную и узкую комнату бухгалтерии и вошел в кабинет директора. Петропулос, человек лет сорока, высокого роста, с лицом, изрезанным морщинами, не выпускал изо рта сигареты. Дым разъедал ему глаза и заставлял его то и дело щуриться, но казалось, он получал от него какое-то особое удовольствие. А в это время владелец газеты «Алитья» ссорился со своей любовницей, элегантной актрисой эстрадного театра, которая стояла посреди кабинета, держа на поводке мохнатую собачонку. Актриса дрожала от бешенства и даже забыла придать своему взгляду томное выражение, недавно удачно найденное ею во время ежедневных репетиций перед зеркалом. (Она старалась заткнуть рты своим недоброжелателям, считавшим ее слишком холодной артисткой.) Сейчас она стояла перед своим другом, ощерившись, как кошка, и кричала визгливым голосом:

– Я не думаю, чтобы тебе было приятно увидеть меня голой на премьере!

А он, прикидываясь дурачком, жалко бормотал в ответ:

– Перестань, моя птичка, там видно будет.

Пока он увлекался какой-нибудь женщиной, он был к ней внимателен, щедр, швырял деньги, не считая. Но как только она ему надоедала, он, прикидываясь несчастным, жаловался, что задыхается от долгов.

– Ты что опустил глаза? Пуговицы, что ли, считаешь? Отвечай мне! – вопила актриса.

Р-р-р! – рычала собачонка, рассвирепев от крика своей хозяйки.

Появление главного редактора помешало ей дать лестную характеристику своему любовнику. Таща за собой на поводке собачку, она удалилась, оглушительно хлопнув дверью.

– Вы вызывали меня? – спросил Петропулос.

– Да, господин Петропулос, заходи, – сказал директор, лицо которого сразу стало веселым и довольным.

Хмурый Петропулос, не расстававшийся со своей сигаретой, прищурил глаза. Вот уже десять лет, как он работает в «Алитье» и продолжает обращаться на «вы» к ее хозяину только для того, чтобы держать его на почтительном расстоянии от себя, но тот грубо разговаривает с ним на «ты». А главное, директор все больше вмешивается в дела газеты, которая скоро будет годиться только на обертку. Когда Петропулос стал главным редактором «Алитьи», он поставил два условия: первое – самому определять ее – политический курс и второе – получать в месяц двадцать тысяч драхм. Хозяин согласился, так как знал, что такой человек, как Петропулос, придаст газете вес и увеличит число читателей. В то время Петропулос был одним из самых влиятельных политических деятелей страны. Хоть он и не принадлежал ни к какой политической партии, после освобождения он жил иллюзией, что придет день, когда ему вручат бразды правления государством.