Костас Кодзяс - Забой номер семь

Он не выразил открыто своего недовольства, потому что на людях проявлял всегда такую сердечность к этому рано постаревшему шахтеру, что сносил все. Но его бесило то, что с годами он невольно все больше восхищался своим противником! Фармакис никогда не пытался объяснить причину этого восхищения, самолюбие мешало ему признаться в нем.

– Мы пришли сюда, чтобы вы выслушали нас. Вы отлично знаете, что дело спешное, – продолжал Старик.

– Прекрасно. Так я слушаю.

– Компания задолжала рабочим за пятьдесят – шестьдесят дней и еще…

– Ну и что с того, братец? – перебил его презрительно Фармакис, как бы говоря: «Из-за такого пустяка вы явились ко мне и еще запугиваете, будто случилось что-то серьезное?» – Передайте им, – продолжал он, – чтобы они немного потерпели, им все заплатят.

– Потерпели? – с горькой иронией переспросил Старик.

– В магазине больше не отпускают в кредит. Нам есть нечего, – сказал третий шахтер, который беспрестанно вертелся, словно кресло было утыкано иголками.

– Да, в кредит не дают, – подтвердил Кацабас – Все лавочники напугались… По поселку прошел слушок, что компания идет ко дну.

Фармакис не придал значения словам двух других членов рабочей комиссии. Чтобы у них пропало всякое желание продолжать, он остановил пренебрежительным жестом Кацабаса и демонстративно повернулся к Старику.

– Ну ладно, ладно! Я сказал уже: вам заплатят, – повторил он холодно и затем прибавил с улыбкой: – Зачем же, братец, ты впутал в это дело адвоката своего профсоюза? Он возбудил двести дел из-за задержки зарплаты!

– Ваш адвокат опять добился отсрочки суда. Ну, дядюшка Димитрис, чтобы не бросать слов на ветер, в субботу вы выдадите очередную зарплату и часть старого долга. Так мы решили, – сказал сухо Старик.

– В эту субботу невозможно, невозможно! – воскликнул Фармакис.

– Мы пришли предупредить, чтобы вы приняли меры. Иначе в понедельник никто не спустится в шахту.

Фармакис помрачнел. Он не ожидал, что ему будут угрожать забастовкой. Конечно, он знал, что если и впредь компания будет придерживаться той же тактики, то не избежать возмущения рабочих. Но непосредственная опасность пока как будто ему не угрожала. Шахтеры продолжали бы протестовать, обращаться в министерство, пожалуй, устроили бы двухчасовую стачку – он хорошо знал приемы, которые пускал в ход профсоюз. Между тем шли бы недели, а самым важным для Фармакиса было выиграть время. «Нет, невозможно, не может быть, чтобы в эти два дня разразилась забастовка. Нет, Старик запугивает, просто запугивает», – подумал он.

– Вы разве не понимаете, что англичане ведут со мной беспощадную войну! – возмущенно проговорил он.

– Я знаю. Поэтому до сих пор мы многое терпели – · ответил серьезно Старик.

Фармакис сразу повеселел. Лицо его расплылось в улыбке. Он принялся с воодушевлением толковать о предстоящем расширении компании. Посулил членам комиссии, что, как только начнет функционировать завод, он примет в три раза больше рабочих и организует предприятие на новых началах, самодовольно названных им «социалистическими». Под социалистическими началами он понимал следующее: ежегодно оделять приданым десять дочерей шахтеров, устраивать рождественский праздник с щедрыми подарками для детей и – самое поразительное – после составления годового отчета разыгрывать по жребию среди рабочих сто акций. Таким образом, вскоре «все станут акционерами и будут получать свою долю прибылей». Он разглагольствовал с жаром и красноречием, в то время как его кошачьи глаза перебегали с лица одного слушателя на другое, чтобы определить производимое им впечатление.

Затем он встал, потирая руки, и зашагал по кабинету.

– Я знаю, что ограниченные люди, которые сели нам на шею и тащат нас в пропасть, назовут меня коммунистом, но мне наплевать, – добавил Фармакис и внезапно запнулся: он подумал, что стоит ему повернуться спиной к шахтерам, как они насмешливо улыбнутся. – Я буду придерживаться своих принципов.

Члены комиссии дали ему закончить. Молча обменялись взглядами и все трое одновременно встали. Фармакис пристально посмотрел в глаза Старику.

«Нет, не запугивает», – подумал он с беспокойством, глядя вслед рабочим, направлявшимся к двери.

Ему захотелось вернуть их, но он стоял в нерешительности, нервно потирая руки. Самодовольная болтовня и все ухищрения, в иных случаях доставлявшие Фармакису большое удовольствие, показались ему сегодня непривлекательными и унизительными. Но самоуверенность и врожденная живость помешали Фармакису предаться грустным раздумьям. Не в его характере было заниматься самоанализом. К тому же сегодня вечером должно состояться заседание комитета национального восстановления, и он не терял надежды, что вопрос о субсидии решится окончательно. В таком случае компания станет всесильной. (Давно уже Фармакис жил мечтой о ее будущем могуществе.) Тогда, конечно, его не будет беспокоить перспектива забастовки. Наоборот, забастовка была бы со стороны рабочих необдуманным шагом и позволила бы ему устранить наконец Старика и коммунистов от руководства профсоюзом. Он поспешно схватил телефонную трубку и попросил соединить его с кабинетом министра.