Макс Гурин - Новые праздники

Но тем не менее, моя охуевшая, блядь, от горя душа все-таки пребывала в некоем беспокойстве по поводу Н. Мне страстно и инстинктивно хотелось ее опекать, что-нибудь ей дарить, куда-нибудь ее водить и… при этом ничего не хотеть от нее.

В конце декабря, когда все песенки уже были спеты, и оставалось лишь одно сведение, которого я, кстати сказать, тоже ждал целый месяц, я, ещё с Праги помня, что Н., как и я, любит «Bjork», бегал по ебаному славянскому мегаполису, для которого характерны холодные снежные зимы, и искал ей кассеты трех вышедших альбомов вышеупомянутой сумасшедшей ирландки. Надо сказать, что я так ни хуя и не нашел, и мой подарок Н. на новый девяносто седьмой год как-то не сложился, хоть я и поздравил ее по телефону, уже твердо зная, что, как пел Виктор Цой, столь любимый мною в старшем школьном возрасте, уважать которого как профессионала я стал только в прошлом году, «…это не любовь…»

Я понял что это не только не любовь, но и даже не зарождение чувства при следующих обстоятельствах. Мы с Гавриловым сидели в гостях у Кати Живовой, у которой сидела так же ее подруга Дашка, и пили водку. Выпив пару стопочек, я сразу же согласился попеть свои девичьи песни своим неприличным голосом.

Песни были новые. Я сочинил их только-только в ноябре-месяце, и хотя точно знал, что они не войдут в эту сессию у Эли, но думал, что их можно будет приплюсовать впоследствии. Мне казалось, что эти две новые песни как никакие прежние отражают суть Имярековой глубоко почитаемой мною души. Одна из них называлась «Я не права» и там были невероятно длинные строчки в куплетах, а текст припева был весь на смещении границ каждой отдельной фразы по отношению к более чем остинатной мелодии.

В куплетах лирическая героиня раскрывала свою метущуюся душу со всей откровенностью, совершенно охуевая от перестука колес поезда, увозящего ее куда-то на дальний западный хуй и, естественно, непонятно зачем:

(Вполне попсовый текст с паронимически выверенными началами строк и всякими выгодными попсовыми поражающими воображение «нормальных» людей антитезами.) Был там и так называемый запев, плавно выплескивающийся в припев, в каковом Имярек казалась мне наглядной, всей, как на ладони:

Но снова тебе что-то я обещаю, — только вновь уезжаю я…

Как принято в книгах я не прощаюсь — просто я не вернусь сюда!.. (Это уж что правда — то правда.)

И припев:

(Такой, блядь, немного опопсовленный Сократ в конце меня особенно умилял.)

Я спел эти песни. Гаврилов на меня как обычно набычился, девочкам же понравилось. Потом Гаврилов поехал к супруге, а я остался пить водку дальше.

Когда стукнуло четыре часа утра, я понял, что хочу идти, оделся и пошел домой от станции метро «Аэропорт» до своей «Тверской». Это был мой первый пешеходный рейд во имя Имярек. Я шел по декабрьской ночной Москве и думал про эту дурочку весьма тривиальные, как и все чувства, вещи. Думал о том, что я ее люблю и хочу, и люблю одну лишь ее, и хочу тем более одну лишь ее, а она неизвестно где, и я ей на хуй не падал, и все хуево, а было ведь все так прекрасно. Через какое-то время я вышел к Белорусскому вокзалу, с которого она уезжала уже почти год назад ещё любившая меня, во всяком случае, так говорящая.

Я вспоминал, как мы с ней ходили покупать ей билет, как у нее были месячные, вследствие чего ей было очень плохо, холодно и больно. Мне вообще почему-то по жизни попадаются любимые девочки, у которых всегда столь болезненно протекают месячные, что они того гляди умрут у меня на руках.

Я понял, что люблю лишь ее одну, и опять был готов все бросить и ехать к ней. Единственное, что меня остановило, так это то, что я вполне здраво рассудил, что это все же хуйня, когда какой бы то ни было человек, пусть даже и не противный тебе сваливается, как снег на голову, когда его совсем не ждешь. Кроме прочего, на хуй так сваливаться, если потом все равно придется уезжать? Я в очередной раз четко уверил себя, что я обязательно встану на ноги, и когда-нибудь обязательно разыщу ее на каком-нибудь ее уебищном европейском авангардном фестивале, и мы оба будем ужасно счастливы.