Макс Гурин - Новые праздники

Ну вы можете себе представить, что происходило дальше. Мы все втроем отправились гулять на Гоголевский бульвар, взяли пива для Эли и сели курить на лавочку, на которой мне долго объясняли, что так, как я, нельзя, что нельзя никого никогда жалеть, что если ты лидер, то пошли все на хуй, что то и сё, и, в общем, вполне правильные вещи. Кончилось все тем, что Володя сказал, что он готов мне помочь во всём, что он готов сесть со мной и делать новые аранжировки, и Эля тоже сказала, чтобы я не смущался и ей гораздо приятней тратить свое время на то, что мне действительно нужно, нежели чем на то, в чем неуверен сам автор проекта. И Володя утешил меня и подбодрил и сказал, что клевые ведь песни, что жалко будет, если их испортить левой игрой и прочей вроде и маленькой хуйней, но постепенно вырастающей в кромешное говно.

Я хотел было возразить, что как же, мол, Вова Афанасьев, который все это учил и играл, как же Добридень, как же то и сё, но я сам уже знал ответ на свой вопрос и уже как всегда спас всех овец и накормил волков. Кроме прочего, я не мог позволить и сейчас не могу позволить себе сомневаться в том, что обязан Имярек, Небесному Папе и себе самому довести это дело до конца, чего бы мне это не стоило. Такая хуйня.

Слишком верил я, да и сейчас тоже верю, катиному предсказанию, что делать я все буду долго и трудно, но победа будет за мной, и будет Любовь, как дурацкое знамя над ебаным миром на ветру стрекотать.

В том, что мне сложно сделать выбор, а предлагаемый путь долог и труден, я видел первую часть сбывающихся катиных предсказаний. Я верил и не мог позволить себе не верить, что будет, блядь, и вторая. Я сел в троллейбус и уебал домой, против своей нигилистической воли преисполненный пафосной героической хуйни.

На следующий же день я снова сидел за «Alesis-ом» и «переруливал» первую песню. Я решил сделать все намного проще и душевнее, в силу чего смело забил уверенную ровную четвертную «бочку» в припевах; для куплетов же я придумал довольно простой ритм с высоким-высоким малым барабаном, который, будь он живым, приятно покалывал бы соответственные перепонки гипотетических слушателей. Изъебнулся я только в самом начале, решив начать песню с очень хитрого альтового брэка, впрочем, вполне четко умещающегося в обычный четырёхчетвертной такт.

И все пошло, как по маслу. Мне очень нравилось работать с Вовой Коноваловым. Мы записали пробничек на кассету, послушав которую дома, я понял, что аранжировки мои стали существенно лучше, ибо все вполне полноценно безо всяких труб и виолончелей звучало в исполнении одних лишь барабанов, баса и моих клавиш. Мне понравилось. Я понял, что сделал правильный выбор (конечно, из того, что мне предлагалось).

Меня расстраивало лишь одно: все опять затягивалось из-за того, что у Эли далеко не всегда возникало настроение заниматься звукорежиссурой в то время, как я уже почти полгода жил одними лишь надеждами на скорейшее окончание проекта; из из-за того, что Вова далеко не всегда мог тратить на меня обещанное им время, поскольку интенсивно репетировал с Ревякиным из многих почему-то и по сей день интересующей группы «Калинов мост».

Меня это, конечно, грузило, но я был готов на любое ожидание, на любое унижение, на любую хуйню — лишь бы закончить запись своих песен. Я чувствовал, как у меня на глазах меняется характер. Меня радовало, что я становлюсь все выносливее и выносливее; что когда нет возможности работать на студии по причине отсутствия у Эли и Володи такового желания, я спокойно, как бы мне не было хуево, сажусь писать попсовые тексты, которые я к тому времени уже люто-люто ненавидел, но знал, что в каком бы хуевом расположении духа я не пребывал — совершенно исключено, чтобы я сел слушать вокально-попсовые рыбы и за час-другой не заполнил их понравившимися клиенту словами, за которые они заплатят мне денежки, на которые я куплю себе кофе, сигарет, угощу чем-нибудь Катечку Живову и на следующую смену явлюсь к Эле не с пустыми руками. Этому научили меня ремонты с Сережей. Этому научил меня сам Сережа, всегда подсознательно стремящийся быть такой свободной птицей, какой был ранее я, до тех пор, пока не встретился с ним.

Всегда, когда я хуячил эти попсовые тексты дождливыми осенними вечерами, я вспоминал его с благодарностью, ибо именно он научил меня работать, хоть я, конечно, и без него бы этому научился, поскольку комплекс собственной трудовой неполноценности мои родственнички развили до такой степени, что он чуть было не затмил все остальные.