Макс Гурин - Я-1

Положа, блядь, руку на сердце, я могу сказать следующее. И более того, надо сказать, я не могу сказать ничего, ибо, блядь, существует такая упрямая штука как факты.

Я не знаю женщины сильнее А. Несмотря на это, я помню один случайный разговор со Светой Богдановой, когда она дословно сказала, что терпеть — это прерогатива мужчин, с чем я также согласен. Но… я не знаю женщины сильнее А. Или… можно сказать иначе (хотя, конечно, можно этого не сказать, как и всего остального. Как известно, можно всё — вопрос как): никто и никогда меня так не любил.

Объективно, будучи кем угодно, но только не будучи объективно идиотом, я понимаю, что верно и то и второе, хотя вопрос, что есть первично решается каждым индивидуально, и сахар так же добавляется по вкусу.

Короче говоря, факты — вещь упрямая. Я счастлив, что меня любит такая женщина.

Видит бог (в смысле, даже он видит при всей своей безалаберности, проистекающей исключительно от того, что у него в башке процессор хуёвый — upgrad(у) не подлежит!), так вот видит он то же, что и я (не более того!), глупость человеческая безгранична, ибо безгранична любовь простых людей к Богу, по определению неспособного предложить им ничего большего, да ещё и подталкивающего своих и без того неразумных детей к ещё большим безрассудствам.

Поистине, умны и сильны в этом мире одни безбожники. Они-то и придумали бога, что логично. Ведь нельзя же обвинять Писателя или Композитора в том, что в их отношении к собственным творениям недостаточно раболепия! Это естественно. Они же безбожники. Это же они создали Бога, а не наоборот.

И какого они создали Бога: а) бездарного, б) безответственного, в) глупого, г) самонадеянного, что вытекает из предыдущего пункта! Почему они его создали таким моральным уродом? Да потому что для сельской местности и так сойдёт! Видимо, деньги несерьёзные предложили, а отказать неудобно было. Скорей всего из чувства жалости. По-другому не бывает, насколько я знаю, а я знаю всё — устал притворяться добрым и глупым. Извините, но я не бог (с вашей точки зрения).

В начале июля 1988-го года у меня впервые зарябило в глазах от по-девственному неоправданного постоянного кручения юного милиного хвоста. И я написал ей письмо, в котором сказал, что то да сё, мол, первая любовь никогда не бывает счастливой и, следовательно, наша с ней переписка едва ли имеет смысл в свете вышеизложенных обстоятельств. Сказано — сделано.

Мы со всей моей невнятной и пафосной семейкой выехали на дачу, и вот тут-то на меня и навалилась какая-то лажа. Прежде всего оказалось, что несмотря на свои пятнадцать лет, я довольно сильно втюрился в эту злобную девицу, и разлука с ней стала для меня серьёзным испытанием, какого последнего я, честно признаться, не выдержал, и уже в сентябре всё началось по новой. Началось для того, как стало ясно в ещё большем последствии, чтобы через полгода всё ещё более однозначно закончилось, что, в свою очередь, как выяснилось позже, нужно было затем, чтобы через девять месяцев началось то, что закончилось уже моей первой женитьбой на оной, соответственно, Миле.

Тогда же, впрочем, летом 88-го, до этого было ещё очень далеко. Хотя, впрочем, ближе, чем от сегодняшнего дня, хотя, опять же, и в обратную сторону (с каким знАком, не знаю, хотя однозначно в обратную сторону, ибо со временем шутки плохи).

Мой тогдашний распорядок дня выглядел так. Начну с ночи, потому что мне представляется это более логичным. Я ложился спать, обильно обмазавшись антикомариной мазью «Оксафтал», ибо не выношу комаров и змей. Грузят они меня. Ничего не могу с этим поделать. Улёгшись в постель, я тихонько пару-тройку раз дрочил под одеялом, и предметом моих эротических грёз был кто угодно, только не Мила. Она появилась в них только тогда, когда мы с ней впервые занялись петингом (тогда до этого времени оставалось ещё полтора года), а окончательно стала мечтой онаниста-меня после того, как ушла от меня к Диме Стоянову.

Рано или поздно я засыпал. Снилась мне всегда какая-то поебень. Просыпался я оттого, что начинало хотеться ссать — нужник же был во дворе. Поссав, я ложился снова, чтобы встать не раньше полудня. Чтобы, таким образом, переждать крысиную возню своих родственников, ежедневно творившуюся по утрам на веранде.

Затем я завтракал и ложился на той же веранде, естественно, в отсутствие на ней вышеназванных граждан, дабы почитать какую-нибудь «умную» книжку.