Жорж Перек - Исчезание

— All right, — сказал Эймери. — Иди в курительную. Я сейчас приду.

Затем Шум быстрыми шагами вышел из спальни, сжимая в руках лист с дагерами.

Я пришел в курительную. Ждал там чуть ли не час. Выпил внушительный стакан виски. И вдруг услышал сильный шум в гараже. Я туда спустился, чуть ли не перепрыгивая ступени, правда, держась за стену, так как не видел ни зги. Зашел в гараж и при свете печки увидел, как Эймери в ней сжигает некий значительный (как минимум, пухлый) манускрипт.

Напуганный страшным предчувствием, я закричал:

— Зачем ты сжигаешь эти бумаги?

Шум на меня даже не взглянул. Взирал, как безумный, на краснеющие, чернеющие и испепеляющиеся страницы. Затем сел на стул и указал мне на скамейку в углу гаража и сказал:

— Ну, приятель, теперь давай разбираться.

— Здесь? Мы же решили встретиться в курилке…

— Нет, — прервал меня Шум. — Будем разбираться здесь.

— Зачем здесь?

— Ну, скажем, здесь светлее, теплее и…

Шум взглянул на меня и не завершил фразу.

— And what? What's the matter?

— Zilch. Давай сядем и начнем, иначе…

— Иначе?

— Иначе такая ситуация нам уже не представится…

Намеки Шума меня удивили и даже смутили, и все же я не стал ему перечить. Сел на скамейку, закурил сигарету и приступил:

Как я уже тебе сказал, ты узнаешь все перипетии, свалившиеся на нашу семью. Ты также узнаешь: эта Сага — истинная трагедия, чьи вердикты касаются и тебя. Павшее на тебя Заклятие преследует и меня. Нас связывает генетика: у нас единый Папа!

— Как?! — зашелся в крике Эймери. — Мы — братья?!

— Да, братья! Братья, связанные страданиями и смертью!

— Как ты узнал? Как и где ты нашел всеми утаиваемые и навсегда заказанные для меня сведения?

— Ах! Я бился как минимум двадцать лет, следуя за интуицией, и в лучшем случае угадывал наличие тайных мрачных сил, нависавших над нами, чья никем не дебатируемая и даже не рассматриваемая суть была скрыта для всех. Итак, я бился целых двадцать лет, дабы раскрыть эту тайну, выстраивая представления над представлениями, перебирая сценарии за сценариями, предлагая инстинктивные прелиминарии и заключения, приблизительные и за уши притянутые версии, приближающие меня step by step к радикальнейшему забвению, к пугающему табу, мешающему разгласить тайну.

Двадцать лет я завязывал нужные связи, якшался с интриганами, платил ленивым шпикам и стукачам, давал взятки хранителям и архивариусам, раскрывавшим мне двери в архивы, а за ними — тайну генезиса. Наведываясь за справками, я перебрал целую армию чинуш: все эти бесчестные магистраты, субституты, юристы, секретари, референты, клерки, стряпчие ждали интенсивных субсидий за не всегда интересные сведения. Затем я разбирал гигантские залежи материала, где все сведения были перепутаны, и пытался вычленять крупицы знаний из неверных, ненужных, несущественных, незначительных данных. Затем, дабы свести вместе частные факты, я изыскивал — за счет изнурительных brainchild и brainteaser (ведущих чуть ли не к brain-fag ) — какую-нибудь связь между ними и чаще ее не улавливал.

И все же я выследил, выискал, вычислил, вызнал. Я выпутался из путаницы. Я раскрыл сакральную тайну, а вместе с ней — наше свершившееся, наше минувшее, наше бывшее!

It is a tale related by a cretin, filled with alarm and fury, signifying naught.

Наша сага — длинная и запутанная, местами заурядная, местами фантастическая; ее суть — все время преследующая и тебя, и меня Кара. Замысливший ее индивидуум трудился над реализацией двадцать лет, не расслабляясь ни на секунду. Ему претили сантименты, ему были чужды участие, раскаяния; перед ним маячила единственная цель: усладить личную месть, свершить кару, неся — в шквалах гнева и карминных струях — смерть.

Сей изверг, свершив череду страшных убийств, истребил всех наших детей!

— Изверг! Изверг! — шептал сраженный Эймери.

— Да! Неизвестный индивидуум, чей интригующий лик ты хранил и даже не знал, как ты с ним связан! Таинственный мужчина с бакенбардами, пышными и растрепанными власами! Зачавший тебя и меня! Наш папа!

— Наш папа! — закричал Эймери, уязвленный в глубины души. — А я, значит, и знать не знал! Какими же судьбами нас зачала такая ужасная мразь?!

— Не кипятись, Эймери! Тише! Не спеши. Ты сейчас все узнаешь:

Наш Папа (имени или, правильнее, транскрипции имени мы не знаем) жил в Анкаре. Нашу династию чтили как самую влиятельную династию в Турции. Ее капитал считался гигантским и сравнивался с владениями царя Мидаса. Правда, передача наследства всегда вызывала неприятные казусы, так как Клан насчитывал не менее тридцати трех семей, а каждая семья — девять-десять детей: все время всплывали прямые и непрямые наследники, и, невзирая на капитализацию, глава Клана переживал, страшась уменьшения и распыления начальных средств.