Жорж Перек - Исчезание

Все вперили взгляды в Януса. Парень, не теряя присутствия духа, закурил трубку, выпил метаксы и сказал типу: «Вам в руку».

Тип напрягся, затем смешал, затряс и выкинул туза.

— Ваш черед, — усмехнулся плут.

Янус, насвистывая, начал метать, причем без внимания, чуть ли не наплевательски. Судьба ему улыбнулась: ему также выпал туз.

— Ничья, — изрек Янус.

— Ничья?! — крикнул тип. — Нет! Будем переигрывать! Переигрывать немедля!

— Да иди ты! Все! Хватит! — пресек Янус. И тут, вдруг разгневавшись, тип схватил Януса за реглан, выхватил из-за пазухи наваху и трижды, чуть ли не вминая эфес, всадил ее парню в грудь. Янус рухнул.

— Наши сердца сжимаются печалью, — начала Сиу. — Милый мальчик и такая страшная смерть…

— Янус — милый мальчик? — прервал ее Алаизиус. — Авантюрист!

— Пусть авантюрист, — кивнула Сиу. — И все же, как смерть сына связана с гибелью Эймери Шума?

— Придет время, узнаешь, — сказал Алаизиус. — Вся завязка здесь. Даже если цельная картина дела все еще расплывчата, нам уже известны некие весьма важные детали. А сейчас давайте лучше искать Эймери.

Решив не будить англичанина, сыщики принялись искать. Перерыли все спальни, перетряхнули диваны, банкетки, кушетки и даже гамаки: Эймери Шум так и не был найден, ни живым, ни мертвым. Как если бы исчезнувший не прикасался к перине, не заступал внутрь спальни и даже не переступал за решетку, защищающую усадьбу Августа.

Правда, на стенке, разделяющей спальню — куда три дня назад распределили Эймери высыпаться — и смежный чулан, Сиу заметила белый лист ватмана, приклеенный к фанере блестящими липкими лентами. На листе были наклеены тридцать две или тридцать три газетные вырезки с лицами людей, дагеры, вырезанные из дешевых газет типа «Пари-Жур», «Дейли Экспресс», «Случаи» или «Радар».

Выпрыгнув из чулана, Сиу кликнула Алаизиуса.

— Алаизиус! Иди сюда! Тут — газетные вырезки! Ты наверняка выудишь из них какие-нибудь важные сведения!

Алаизиус, рыщущий в шкафу, тут же прибежал и стал рассматривать интригующий плакат.

— Раньше я ее здесь не видела, — стала рассуждать Сиу. — Дней десять назад, прибираясь к приезду Эймери и Артура, я брала из чулана белье, плед и всякие тряпки. Уверена: ни ватман, ни эти газетные картинки на стене не висели.

— Здесь, — зашептал Алаизиус, — целая вереница деятелей, чьи дела нам известны, так сказать, из практики. Есть и девять-десять неизвестных мне граждан, а из них исключительный интерес и даже удивление у меня вызывает сей лик.

Сыщик указал пальцем на интригующий лик: индивидуум с крупными чертами лица, шатен с мягкими и курчавыми патлами, сбивающимися в густую, пышную шевелюру: эдакая буйная шерсть, спускающаяся бакенбардами на виски, скулы, щеки и скрывающая всю нижнюю часть лица. Усы, правда, были сбриты. Легкий белый шрам пересекал верхнюю губу. На английскую гимнастерку был надет бежевый вязаный жакет с тремя металлическими застежками. Вид был слегка театральный, если не сказать кичевый. Индивидуума мы, не задумываясь, приняли бы за цыгана, за балаганщика на ярмарке или за калмыка-пастуха, а еще угадали бы в нем (учитывая нынешние веяния) хиппи при гитаре или балалайке где-нибудь в «цветнике» Чайнатауна или Биг Сура.

Алаизиус Сайн кликнул Аттавиани; агент как раз рыскал вблизи. В префектуре Аттавиани имел утвердившуюся репутацию кретина с недюжинным усердием, и вместе с тем все признавали за ним редкий талант хранить в памяти лица, увиденные пусть даже единственный раз в жизни.

— Аттавиани, — призвал шеф, указывая служаке на индивидуума, — видел ли ты раньше эту курчавую физию?

— Никак нет! — гаркнул Аттавиани. — Да и вырезка старая, ей лет тридцать, не меньше!

— Ты прав, — признал Алаизиус. — Вернемся к Артуру Бэллывью Верси-Ярну, если уж мы бессильны здесь.

Резким движением начальник сдернул газетную вырезку, наклеенную на ватман, затем, предшествуя Сиу и Аттавиани, спустился на первый этаж и на цыпках зашел в залу, где все еще спал Верси-Ярн.

— Тсс! Все еще спит, как младенец или как мертвец. Пускай спит. А мы сейчас выпьем чаю и перекусим какими-нибудь сэндвичами, печеньем, фруктами, так как дальше начнется запарка и времени уже не будет.

Сиу заварила чай. Все принялись чаевничать. Аттавиани намазывал маслицем круасан. Алаизиус макал в чай хрустящий расслаивающийся кренделек.

Занималась заря. Вдали уже брезжила белая муть; рассеянный свет, струясь внутрь, делал все бледным и печальным. Темнели закуренные в дым интерьеры.