Михаил Гиголашвили - Тайнопись

— Но примерно? — не унимался Ханси.

— Что ты пристал? Когда Франц видит клиента, он тогда решает, сколько ему сказать, — предположил я.

— Совершенно верно, — засмеялся антиквар.

Тут вдруг начало звонить, ударять в колокольцы, перебирать струны. По бокам дивана забухало. Затрещали ходики и нежно процокала незатейливая мелодия каминных часов с амурчиками.

Потом всё так же внезапно затихло. Тренькнул последний звоночек.

Франц был доволен.

— Так и смерть придет однажды, — засмеялся он.

Ханси всё еще ошарашенно смотрел на амурчиков. Мне стало тоскливо, но антиквар уже разливал по рюмкам. Вдруг послышался истошный визг: кошки начали драться на зубцах стены, и Франц с отвращением захлопнул окно, проворчав:

— Ненавижу кошек, гадкие твари!

Вот как ты думаешь, родной, существует ли звериный менталитет?.. Другими словами, отличается ли наша кошка от кошки западной?.. Ты скажешь — глупость, кошка есть кошка. Ан нет, и на зверей демократия сильно влияет. Тут недавно писали в газетах, что русские войска, уходя из Восточной Германии, помимо всего прочего, оставили целые стаи брошенных кошек и собак. И немцы, вместо того, чтобы отстрелять их, начали отлавливать и распределять по семьям и приютам для животных. В газетах стали появляться объявления типа: «Кто поможет сибирской кошечке-красавице обрести новую родину?»

Одна семья откликнулась, решив, очевидно, сделать приятное своему одинокому коту и памятуя об общепринятой тут версии, что русские самки — лучшие в мире. Но генеральская Мурка, вальяжная и толстая, так запугала бедного кота, что тот не то что спариваться с ней — к еде боялся подступиться, прятался под шкаф, голодал, нервничал и в конце концов заработал инфаркт, обошедшийся хозяевам в круглую сумму (один мой знакомый прооперировал глаукому своему кролику и заплатил за это столько, сколько ни один хирург у нас в год не получает). Пришлось срочно давать новое объявление: «Кто поможет обрести новую родину…», но молва распространяется очень быстро, и желающих лелеять русскую красавицу пока не нашлось.

Ханси, после неудачных попыток показать свою образованность, выпив наравне с нами, обильно покраснел с лысины до шеи. Рубашка на нем расстегнулась, и он с важным видом кивал головой, слушая, как Франц опять принялся ругать негров:

— Они мне физически неприятны, я чувствую, что их мир враждебен моему, я ненавижу их розовые мутные, как у коров, глаза… От них несет грязным бельем… Эти, в правительстве, о чем они думают?.. Сколько я еще должен платить за выкидышей из Ганы?.. И почему?.. Лучше я дам эти деньги своему сыну, который из-за этих ублюдков работу не может найти! Сколько еще терпеть? Я заработал эти деньги, а они только плясали и трахались под дудки в своей Африке, я был там, видел этих скотов!

Тут опять пошел перезвон и перестук часов, цокот и бубенцы. Гирьки заскользили вниз и вверх. Амурчики затрепыхались, молоточки забили. И начала громко выскакивать кукушка каких-то старинных славянских часов под сусальным золотом.

Франц, заметив мой взгляд, сказал:

— Эти я у Ёлки купил. Отличная машина. Я с детства обожаю часы. Они дают спокойствие. Первые часы мне подарил солдат-американец, когда они нас от немцев освобождали. — (Он кивнул в сторону нахохлившегося Ханси, который даже встал с дивана и прошелся вдоль стены, но промолчал). — Часы были карманные, дешевые, испорченные, но я начал их разбирать… С тех пор и пошло. Всю жизнь сижу в этом тиканье. Как в горячей ванне. Если тиканья нет — я схожу с ума, нервничаю, мне плохо… Ненавижу всё, что мешает мне сидеть тут в покое и слушать бег моих часов!.. — довольно яростно заключил он. — И через каждые четверть часа, заметьте, звон-перезвон! Не могу жить без этого.

— И коку, наверно, нюхаешь! — Ханси вдруг язвительно погрозил ему пальцем. — У вас тут это принято, а, колоться, курить, нюхать?.. (Упоминание о солдате-освободителе ему явно пришлось не по душе и он тоже решил подуксусить свою пилюлю.)

— А что, заметно? — Франц со смехом схватился за свой нос.

— Да, видно, через этот нос много гульденов прошло, или как там ваши деньжата называются, — продолжал наглеть подвыпивший Киса. — Видели сегодня ваш «зоопарк» около вокзала. Вот откуда зараза по всей Европе расползается!

— А правда, Франц, говорят, что у каждого порядочного голландца дома шкатулка с гашишем имеется? — перебил я его, вспомнив одно из первых посещений Амстердама, где в очень порядочной семье на столе, рядом с конфетами, стояла коробочка с гашишем. Тут же дети ели мороженое, старушки пили кофе, а кто-то сворачивал себе косячок, как ни в чем не бывало.